Книга Меч Аллаха - Александр Щелоков

— Братья у тебя хоть настоящие? Или соратники из спецназа?

— Знаешь что, остряк, братья кровные.

— Что ж вы не просто разогнали тех, кто пришел с Кангозаком, а буквально порвали их, а?

— Чтобы ты знал, эта банда убила моего деда и вырезала его семью. Из-за баранов. Они продали скот в Каратау…

В полночь над плато послышался приближающийся звук вертолета.

— Это за тобой, — сказал Тюлеген.

— Может быть, — согласился Андрей, — и все же ребята, возьмите-ка автоматы. И уйдем из юрты.

— Чего ты всполошился? — спросил Касум удивленно.

— Просто так, джигит. Мы теперь слишком много знаем, а это не всегда и всем нравится.

— Он прав, — поддержал Андрея Тюлеген. — Лучше перебдеть, чем недобдеть. Закон спецов. Подчинимся.

Они разобрали оружие и оставили юрту.

Вертолет шел низко, поднимая вверх тучи пыли. По земле в разные стороны суматошно катились шары перекати-поля.

Андрей направил фонарик к небу и щелкнул выключателем — два длинных световых мазка, один — короткий.

Вертолет, будто не замечая подаваемых ему сигналов, прошел на восток, и его бортовые огни скрылись за дальней грядой холмов.

Андрей со злости уже чуть не хряпнул фонариком о землю, когда звук приближающейся вертушки послышался вновь. Она шла, освещая носовой фарой землю.

Андрей опять подал знак фонариком.

Приблизившись, вертолет завис на землей, примеряясь к неудобной для посадки площадке. Потом легким движением опустился чуть ниже и опять завис.

До земли оставалось метра два, и пилот не спешил их выбирать.

Загремела отодвинутая в сторону дверца фюзеляжа. Андрей поднял голову и увидел силуэт женщины. Она стояла, раскинув руки в стороны. Потоки воздуха трепали ее волосы.

— Аля! — крикнул он, и в гуле мощного двигателя, в свисте лопастей винта над головой не услышал себя.

Она услыхала. И так, как стояла — раскинув руки, с бушующей копной волос, как птица бросилась сверху ему навстречу.

Андрей подхватил ее, но не смог устоять на ногах и рухнул на спину, больно ударившись боком о камень. И тут же спросил ее:

— Ты не ушиблась?

— Андрей! — Она сжала его лицо руками и стала целовать его всего — лоб, щеки, глаза и только потом, когда ему удалось удержать ее голову, их губы слились в едином поцелуе.

— Дикобраз! — наконец оторвавшись, сказала она.

— Нет, — возразил он. — Неужели забыла? Я только ежик!

Она счастливо засмеялась.

За их спинами, скрипнув полозьями по каменной крошке, плотно уселся на грунт вертолет.

— Куда мы летим?

— Сейчас в Астану.

— Потом?

— Сперва в Китай.

— Через Россию? Там меня по-тихому могли объявить в розыск.

— Не волнуйся. Рейс чартерный на Пекин. Оттуда махнем в Токио. Затем в Гонконг.

— Кругосветка, как у Федора Конюхова.

— Так надо, Андрюша. Это страны, где у исламистов меньше всего любопытных глаз, зато надежные банки.

Андрей уселся на лавку возле открытого люка, и ветер взъерошил его волосы. Он видел, как резко провалилась вниз черная масса земли и горизонт вдруг расширился, распахнулся во все стороны.

Машина накренилась в развороте, и Андрей в последний раз бросил взгляд на серебрившуюся в лунном сиянии степь, на темный провал Ульген-Сая.

Все. Азиатская часть его жизни закончилась взлетом в бархатную, продутую степными ветрами синь ночного неба.

Все. Его одинокая жизнь тоже подошла к концу. Справа от него, держась за его плечо двумя руками, припав к его боку живым теплым телом, сидела Альфия, верная спутница, друг, жена.

Он поднял руку, высунул ее в прогал люка. Помахал открытой ладонью. Никто не видел этого — ни товарищи, оставшиеся на земле, ни пилот, управлявший машиной.

Вертолет несся над пустыней, все дальше в стороне оставляя места, где они только что были. Да и махал Андрей, собственно, не кому-то другому, а лишь самому себе.

Он прощался с землей, на которую ему никогда не вернуться.

Он прощался с людьми, которые заставили его оказаться в степи, открытой не только ветрам и солнцу, но и смертельным опасностям, видимым и невидимым.

Он махал рукой тем, кто находились в стороне от него, тем не менее сделали все, чтобы отвести от него неприятности.

— Задвинь дверцу, — попросила Альфия, нежно коснувшись мягкими теплыми губами его правого уха. — Сильно дует.

Андрей тронул блестевшую никелем ручку, и легкая дверца скользнула вперед, перекрывая доступ в полное лунного света и звезд пространство.

— Спасибо, родной, — шепнула ему Альфия.

Андрей повернулся, обнял ее правой рукой, прижал к себе. Она молча прижалась к нему всем телом.

Они сидели рядом, не произнося ни слова, но их молчание было выразительней любого самого жаркого разговора.

Они были вместе. Они принадлежали друг другу. Они любили.

Они летели в неведомое, чтобы продолжить жизнь. Чтобы сделать ее для себя полнокровной и счастливой.

Ночь уходила, уступая место заботам нового дня.

Просыпался Дальний Восток. Спешили к делам миллионы японцев, озабоченных собственными проблемами. Бизнесменов пугали падающие биржевые индексы. Геологов настораживал гнев огня, вызревавший в недрах земли под основанием Фудзиямы.

Измотанная ежедневной борьбой с собственной глупостью еще спала Центральная Россия. Утром ей предстояло решать проблемы, которые она создала для себя вчера, и создавать новые, которые начнет решать завтра.

Досыпала Центральная и Средняя Азия. Уже муэдзины в городах, кишлаках, аулах готовились к тому, чтобы пропеть азан — призыв к утреннему намазу. Пусть встают правоверные, пусть опускают лбы к земле, чтобы с новыми силами начать затягивать пояс ислама от Хинди Куха — Индийских гор до самой Адриатики. Пусть жирная Европа ощутит его давление на своем жирном брюхе. Ее будущее уже предрешено, взвешено и расписано убористой вязью арабских букв в Книге Судеб. Кто посмеет противостоять воле Аллаха?

Спал еще Ближний Восток — Сирия, Ирак, Иордания, Израиль.

Где-то в убогом афганском кишлаке, маясь болью в кривой спине, вполглаза досматривал сон бывший агент ЦРУ террорист Усама бен Ладен. Снилось — он уже уничтожил, спалил огнем царство мирового дьявола — Соединенные Штаты.

В пыльном городке Кандагаре вождю афганских талибов Мухаммаду Омару снилось, что он уничтожил во славу ислама все монументы и скульптуры в мире. И улыбался довольно во сне одноглазый.