Книга Искупление - Фридрих Горенштейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сестра что-то говорила ему, но он не слышал, что она говорит.
В коридоре были какие-то женщины с сумками, наверно просто прохожие; как они туда попали, неизвестно. Они смотрели на мальчика, и кто-то спросил:
– В чем дело?
И кто-то сказал:
– Вот у мальчика мать умерла.
И кто-то приложил платок к глазам.
А мальчик сидел на деревянной скамье в коридоре, дрожа от холода, и не смотрел на всех этих людей. Он вдруг подумал, что, когда он приедет в свой город, мать встретит его на вокзале.
Он был уже не маленький и понимал, что мать его умерла, и все-таки он так подумал.
– Я хочу уехать домой, – сказал он доктору.
– Ты не глупи, – сказал доктор, – вылечишься – поедешь.
– Я уже здоров, – сказал мальчик. – Где моя одежда?
В это время с улицы кого-то внесли на носилках. Сзади шел здоровенный мужчина и громко плакал, сморкаясь.
Доктор махнул рукой и ушел следом за носилками.
А сестра сказала мальчику:
– Жди здесь. – И тоже ушла.
Она вернулась минут через двадцать и повела мальчика в кладовую.
Она вынула из мешка его мятую одежду, и он начал одеваться. Потом она вынула из другого мешка пальто, пуховый берет и туфли матери и скатала все это в узел. Она долго писала что-то на бумажке с лиловой печатью и спрашивала мальчика его имя и куда он едет.
– А в платье мы ее похороним, – сказала она. – Распишись за вещи и деньги пересчитай.
Он не стал пересчитывать, расписался и пошел к дверям. Сестра окликнула его и сунула в карман бумажку с лиловой печатью.
Ночью навалило снегу, труба теперь стояла не на кирпичном фундаменте, а на громадном сугробе. Мальчик прошел мимо и вспомнил, как вчера отдыхал здесь и держался рукой за проволоку. Потом он заметил, что идет по снегу, рядом с протоптанной тропинкой, и, наверно, поэтому так устал. Спина и шея у него были мокрыми от пота, а правая рука, которой он прижимал к себе узел, совсем окоченела.
Он вышел на площадь у вокзала; она была совсем незнакомой, тихой и белой. Дом с башенкой был другой, низенький, и очередь другая, и старуха больше не торговала рыбой.
Он вошел в вокзал, и его начали толкать со всех сторон. Людей было много, и они все лезли к кассам; мальчик сразу понял, что ему ни за что не пробиться к кассам. В толпе его прижали лицом к какому-то кожаному пальто, и, пока их мотало вместе, мальчик успел привыкнуть к этому желтому пальто, а запах кожи он всегда любил.
– Дядя, – сказал он, когда их вытолкнули на свободное место, – закомпостируйте мне билет.
Дядя ничего не ответил, лишь мельком взглянул на мальчика, морщась, потирая ушибленный об угол локоть.
– Я уплачу, – сказал мальчик.
– Сопли утри, богач, – сказал дядя.
Он опять кинулся в толпу, а мальчик вспомнил, что вещи остались у женщины в железнодорожной шинели, и пошел ее искать.
Он долго ходил по перрону, замерз и пошел греться в зал ожидания. Все скамьи были заняты, он сел на подоконник и увидел дядю в кожаном пальто. Тот возился у громадного чемодана, прижимал его коленом и затягивал ремень, а рядом, на скамейке, спали женщина в точно таком же кожаном пальто и толстячок, удивительно похожий на дядю; мальчик сразу обозвал его про себя «маленький дядя».
Дядя, наверно, почувствовал, что на него смотрят, и обернулся.
– Вот я тебе! – сказал он. – Чего надо?
– Я тоже жду поезда, – сказал мальчик и показал билет. Вместе с билетом мальчик вытащил еще несколько бумажек, и две из них упали на пол.
Одну подобрал мальчик, другую дядя.
– Что за филькина грамота? – спросил дядя, близоруко щурясь.
– Это справка из больницы, – сказал мальчик.
Дядя надел очки, прочитал и сразу заторопился.
– Ну-ка, пойдем, – сказал дядя, толкнул спящую женщину и положил около нее узелок мальчика, а самого мальчика взял за плечо.
Он провел его через зал ожидания в коридор, где у двери толпилось много людей, но дядя показал справку, и их пропустили. В комнате за дверью было тоже много людей, и какой-то сидевший за столом железнодорожник начал кричать, но дядя показал справку, и железнодорожник перестал кричать.
– А где хлопец? – спросил он, и дядя быстро вытащил мальчика из-за чьих-то спин.
– Это вас вчера сняли с эшелона? – спросил железнодорожник.
– Нас, – ответил мальчик.
– Зайдешь в камеру хранения, заберешь вещи. – И что-то написал на бумажке.
– Земляки, – сказал дядя. – Довезу, как родного сына.
– Ладно, – сказал железнодорожник и что-то написал на другой бумажке.
– Только у меня семья, – сказал дядя, прочитав бумажку, – жена и сын... Будет два сына.
– Ладно, – сказал железнодорожник и переправил цифру в бумажке.
– Пошли, пошли, дружок, – сказал дядя и обнял мальчика за плечи.
Он повел его на перрон, в камеру хранения, и мальчик получил вещи: два узла и два чемодана.
Один узел и чемодан взял дядя, а другой узел и чемодан взял мальчик, и они пошли в зал ожидания.
Здесь он усадил мальчика на скамью, пошептался с женщиной в кожаном пальто и ушел.
Женщина была с кудрявыми волосами, низенькая и толстая. Она покачала на коленях «маленького дядю», запустила ему руку за воротник, похлопала по шейке и сказала:
– Вот видишь, мальчик не слушался маму, и она умерла. Если ты не будешь слушаться, я тоже умру.
– А как она умерла? – спросил «маленький дядя».
– Закрыла глазки – и все, – сказала кудрявая женщина.
– Как дядя Вася? – спросил «маленький дядя».
– Нет, дядю Васю убили на фронте, – сказала женщина.
– А их можно оживить? – спросил «маленький дядя».
– Конечно нет, глупенький, – сказала кудрявая женщина.
– А если б можно было, – сказал «маленький дядя», – я б лучше оживил нашего дядю Васю, чем его маму...
– Ой ты мой глупыш, – засмеялась кудрявая женщина и начала снова похлопывать «маленького дядю» по шейке, – ой ты мой глупыш, ой ты мой глупыш, ой ты мой глупыш!.. – Она посмотрела на мальчика, отодвинулась подальше, отодвинула вещи и спросила: – Мать твоя умерла от сыпного тифа?
– Нет, – ответил мальчик; он сидел и думал, как приедет в свой город и встретит мать, которая, оказывается, осталась в городе, в партизанах. А в эвакуации он был с другой женщиной, и это другая женщина умерла в больнице. Ему было приятно так думать, и он думал все время об одном и том же, но каждый раз все с большими подробностями.