Книга Жду. Люблю. Целую - Тереза Ревэй

— Когда родился Коля, мать не раздумывала ни секунды. Она вписала твое имя в регистрационный журнал в мэрии. Твоего сына зовут Николя фон Пассау. Теперь они живут в Нью-Йорке, так как Париж уже принадлежит прошлому. Она смогла найти в себе силы перевернуть страницу. Теперь твое место рядом с ними, так как у тебя есть что дать им.

Люди обходили их, стараясь не задеть. Наташа улыбнулась. Еще никогда она не чувствовала себя так спокойно.

— Не бойся, папа. Не их… И уже навсегда.

Макс слушал свою дочь. Не просто слушал, но слышал. Они стояли рядом с навевающими печаль останками «Романиш кафе», где все началось столько лет назад, под высокими сводами здания в романском стиле, где собиралась творческая элита Берлина. Здесь Макс играл нескончаемые партии в шахматы, рассуждая, каким прекрасным будет их мир. Здесь он праздновал с Фердинандом, Мило, Мариеттой и другими друзьями начало своего сотрудничества с «Ульштайном» и успех своей первой серии портретов.

Наташа с нежностью положила руку ему на щеку. Это было обещание и посвящение. Макс понял, что час настал и для него, наконец для него. После стольких страданий он все-таки отправится к той, которую любил с самого первого дня, которая подарила ему такую прекрасную дочь и сына, и пусть он его еще не видел, но тот уже носил его имя.

Берлин, май 1949

Весенняя ночь все еще дышала холодом, а небо было усеяно звездами. Несмотря на то что приближалась полночь, никто в Западном Берлине не спал. Толпившиеся на улицах люди нетерпеливо вглядывались вдаль, вставали на цыпочки, толкались локтями, старались разглядеть какое-нибудь движение в будке, где находился советский караульный. Только увидев детей, которые с горящими глазами протискивались в первые ряды либо взбирались на фонарные столбы, уже можно было понять, что происходит нечто исключительное. Время от времени у кого-то вырывался нервный смешок.

Наташа, Феликс и Аксель, тесно прижавшись друг к другу и свесив ноги в пустоту, сидели на балконе, нависающем над улицей. С него хорошо было видно людей, которые стояли перед пустой нейтральной полосой, отделяющей город от советского сектора.

— Что-нибудь видно? — спросила Наташа, сидевшая между парнями.

— Нет. По ту сторону улица пуста, — ответил Феликс.

— Мне кажется, они специально задерживают грузовики, — сказал Аксель. — Хотят произвести впечатление. Коммунисты падки на такого рода эффекты. Ты увидишь, как ловко они обставят снятие блокады в свою пользу. Станут кричать на весь мир, что с их стороны это великодушный шаг, подтверждающий их стремление укрепить дружбу между народами, о чем Советский Союз трубит вот уже несколько месяцев.

Наташа наморщилась.

— Неужели я слышу иронию в словах моего кузена в отношении Социалистической единой партии?

— Гнилье! — в один голос взревели Аксель и Феликс.

Наташа улыбнулась. После отъезда дяди Аксель остался совсем один, без семьи. Несмотря на то, что он держался молодцом, Наташа заметила, что одиночество тяготит его, поэтому сделала все, чтобы стать для него настоящей сестрой. Она приглашала его вместе пообедать, сходить на концерт или на воскресную экскурсию в Грюнвальд. Со своей стороны, он сообщил ей массу интересных фактов об истории города, о его славных героях, о тайнах и легендах. Некоторые из этих историй Наташа вставляла в свои статьи, к большому удовольствию парижского редактора. Только Феликс был поначалу не в восторге от Наташиного родственника.

— Я сужусь с его отцом, — заявил он как-то. — Дело пока в подвешенном состоянии, но я не собираюсь опускать руки.

Такое отношение Феликса огорчало Наташу. Она говорила, что перестала узнавать его, что дети не должны нести ответственность за поступки родителей. Феликс же не был уверен в добрых намерениях Акселя Айзеншахта относительно Дома Линднер и держался настороже. Когда Наташа потребовала от обоих открыто выяснить отношения, Аксель, нахмурившись, раздраженно заявил, что никогда не пойдет против отца, так как все-таки это отец, но и поддерживать его не собирается. Не похоже, что подобный ответ полностью удовлетворил Феликса, который счел это трусостью, но большего ожидать было нельзя. С подобной проблемой он сталкивался и общаясь с другими людьми. Неписаный закон молчания действовал повсюду; так, казалось, было легче переваривать пилюлю нацистского прошлого. Поэтому молодые люди предпочитали избегать опасных тем, чтобы не нарушить едва теплющиеся, все еще очень хрупкие отношения.

— Это большая победа, — удовлетворенно сказала Наташа. — Одиннадцать месяцев блокады! Наверняка думали, что берлинцы сдадутся, когда все затевали.

Русские должны были признать очевидное: западные союзники не покинут город, ставший символом свободы, и блокирование не изменит такое положение вещей. Не выдержав испытания на выносливость, они первыми стали искать точки соприкосновения, искать пути выхода из кризиса. Представители четырех сторон собрались на переговоры в Нью-Йорке, в Организации Объединенных Наций, по окончании которых объявили о конце блокады 11 мая, в полночь. Осторожничая, генерал Клей все-таки заявил, что воздушный мост будет функционировать до полного восстановления всех резервов Западного Берлина. Пилоты и их самолеты пока оставались на аэродромах Европы, на тот случай, если Советский Союз вздумает нарушить достигнутые соглашения.

В ту ночь берлинские энтузиасты вышли на улицу, чтобы отпраздновать снятие блокады, в течение которой они бок о бок трудились с представителями других западных стран, что в корне изменило их мировоззрение. Бывшие враги, а теперь союзники, оказывали им моральную и материальную поддержку. Люди во многих странах мира испытывали восхищение и уважение к этому городу, что вселяло в берлинцев веру в будущее.

— Пора, — сказал Феликс. — Уже полночь.

— Смотрите! — крикнул Аксель, показывая пальцем на другую сторону нейтральной полосы.

К шлагбауму, перекрывавшему улицу, подъехал грузовик. Советский сержант вышел из будки и движением руки дал команду поднять шлагбаум. Раздались радостные крики. Незнакомые люди обнимали друг друга, дети кричали и махали руками. Автомобиль, нагруженный ящиками со свежими фруктами, пересек границу сектора. Водитель опустил стекло и помахал рукой. Откуда-то взявшиеся букеты цветов полетели в его сторону. Никто уже не сомневался, что в это самое время по всей границе тронулись товарные составы, пошли по каналам суда, другие грузовики заполонили автострады. Над головами взметнулись плакаты: «Ура, мы снова живы! Берлин свободен!» Огромное облегчение, радость и гордость охватили толпу. Наташа ощутила, что по ее щекам текут слезы.

— Слава Богу, а то я больше не могу смотреть на этот высохший картофель! — усмехнулся Аксель, напрасно стараясь говорить насмешливо, голос его все равно дрожал от волнения.

Феликс вынул платок из кармана и высморкался в него. Наташа подумала, что отец был бы очень рад увидеть то, что творилось в Берлине. Впрочем, она была уверена, что там, на другом берегу Атлантического океана, Макс внимательно следит за событиями, не сводя глаз со старых часов, думая о них троих. А они сидели в это время на балконе, над головами жителей Берлина, наблюдая за происходящим.