Книга Брачный офицер - Энтони Капелла

Ливия, Абелина и Рената направились в глубь материка, пока не дошли до первой деревни и не разобрались, где именно находятся. Выяснилось, что оказались они западнее Рима. Это Ливию слегка приободрило. Похоже, они всего в семидесяти милях от линии фронта, откуда еще семьдесят миль до Неаполя.

Вскоре обнаружилось, однако, значительное несходство между горожанкой Ренатой и деревенскими Ливией и Абелиной. Рената в жизни не прошагала больше мили, и уже к середине дня стала жаловаться на мозоли и усталость.

Устала и Ливия.

— Можем передохнуть, — сказала она, — но надолго нам останавливаться нельзя, иначе мы никогда не дойдем.

Девушки присели на траву, сняли туфли.

Внезапно послышался шум приближающихся машин. Ливия подумала, где бы укрыться, но девушки не успели двинуться с места, грузовики показались гораздо быстрей: колонна немецких грузовых машин, в каждой полно солдат. Сидевшие в кузове весело замахали девушкам, водители засигналили, и Рената подняла кверху палец.

— Ты это зачем? — со страхом спросила Абелина. — Разве не опасно?

— Ничего, я поеду с ними!

Рената побежала к последнему грузовику. Немного поколебавшись, Ливия с Абелиной последовали за ней.

Солдаты, сидевшие в кузове, втащили девушек туда, перекрикиваясь друг с дружкой по-немецки, и их физиономии расплывались в ухмылке. По хохоту, Ливия поняла, что произносилось что-то скабрезное. Присесть было негде, — солдаты показывали рукой, чтоб девушки сели к ним на колени. Ливия отрицательно замотала головой, в это время грузовик тронулся, и она повалилась на дно кузова.

Чьи-то руки подхватили ее, громадный детина бережно, но уверенно усадил ее себе на колени. Напротив Рената с Абелиной уже сидели на коленях у других солдат. Усадивший к себе Ливию улыбнулся ей, сказал:

— Ich Heinrich![65]

И вопросительно ткнул в Ливию пальцем.

— Ливия, — нервно бросила она.

— Bella[66]Ливия.

Видно только это слово он и знал по-итальянски. «Bella». Он принялся легонько подбрасывать ее на коленке, как ребенка. Увидав, что она едва не задохнулась, с виноватым видом прекратил.

Так на коленях у солдат они проехали миль двадцать, вытерпев редкие робкие поцелуйчики, нестройное пение, раскаты громового хохота. Когда наконец грузовики остановились, и солдаты спустили девушек на землю, тем даже было жаль, что немцы уезжают.

Они целый день ничего не ели, и к тому времени, как прошли очередные миль десять, уже стало смеркаться. Терять им было нечего, девушки постучались в первый попавшийся дом в ближайшей деревне. Хозяева были бедны, хозяйство разорено войной, но странниц встретили радушно, дали им немного хлеба, а потом указали на сарай, где те могли переночевать. Рядом стояло абрикосовое дерево, Ливия наелась абрикосов и, засыпая, вспоминала абрикосы Фишино.

На другое утро, едва забрезжил рассвет, они снова были в пути. Шли целый день. Жара стояла невыносимая. Солдаты, которые могли бы их подвезти, сегодня не попадались, и, если ни считать схватки в воздухе двух самолетов, иных свидетельств военных действий они не встретили. Правда, отсутствие скота на пастбищах и еще заброшенность и запущенность виноградников говорили о том, что было все-таки в мирном пейзаже что-то непривычное. Да и деревни, которые встречались в пути, были до странности тихие. Редко даже когда собака тявкнет.

В глубине долины от горизонта поднимался в небо столб дыма. Когда подошли поближе, Ливия стала гадать, что бы это могло быть. Не след ли это сражения; может, горящий грузовик? Вокруг ничего особой опасности не предвещало, и девушки продолжали идти вперед.

Лишь подойдя совсем близко, поняли, откуда дым. Он шел из деревни. Подходя к околице, девушки не встретили ни единой живой души, но Ливия была убеждена: здесь кто-то что-то жарит. Они уже так давно ничего не ели, что обострившееся обоняние было нацелено прежде всего на запах пищи, и она могла поклясться, что ветерок доносит запах жарящегося мяса, как будто буйволицу жарят на вертеле. У Ливии потекли слюнки.

— Здесь есть еда, — сказала она своим товаркам. — Может, удастся немного выпросить.

Они завернули за угол, и увидели, что дым валит из горящей церкви. И только тут Ливия поняла: что-то не то в этом запахе. Да, он отдавал жареным, но было в нем что-то приторное, отчего неприятно щекотало в глубине гортани, и тянулся он из той церкви, что горела.

— О Боже! — в ужасе прошептала она, прижав пальцы к губам.

Почерневшая дверь в церковь слетела с петель. Крыша прогорела насквозь, и падавший в прорехи солнечный свет позволял рассмотреть, что внутри. Иные скрючившиеся, почерневшие тела сгорели дотла. Другие сильно обгорели. Одни застыли черной кучей вокруг алтаря, который и сам превратился в обуглившуюся колоду. Остальные распластались у двери, будто пытались спастись. В основном это были женщины и дети.

Отведя взгляд, Ливия заметила сидевшую на дороге старуху. Та раскачивалась взад-вперед, будто баюкала младенца, только в руках у нее было пусто. Ливия подошла к старухе, присела рядом на корточки.

— Что тут было? — тихо спросила она.

— Партизаны, — тупо сказала старуха.

— Это сделали партизаны?

— Нет. Немцы. Сказали, что мы позволяем партизанам забирать у нас провизию. — Старуха стукнулась лбом о землю. — А что нам делать! Мы говорили партизанам, чтоб уходили, а те все приходят и приходят. Тогда явились немцы и загнали всех в церковь. Набросали туда гранат. Потом подожгли.

— Как ты-то уцелела?

— Меня оставили в живых, чтоб я про это партизанам рассказала. Одна я и осталась. — Старуха часто заморгала. — Все сгорели — моя семья, соседи, внучка. Они даже собак пожгли.

Ничем помочь старухе они не могли. Молча покинули опустевшую деревню, направились вниз по холму. По всей долине у горизонта еще над несколькими холмами клубился дым. Когда стемнело, девушки сгрудились в кучку под деревом, но в ту ночь никто из них почти не сомкнул глаз.

На следующее утро они снова были в пути. Чувство голода у Ливии пропало. Стоило вспомнить тот запах, ее тотчас начинало мутить. Постепенно девушки стали все чаще натыкаться на следы военных действий. То на лежащий у обочины перекореженный армейский грузовик с громадной воронкой в том месте, где ему в бок попал снаряд; то вдруг на раскиданные рамы пулеметов и пустые ящики из-под патронов; то на изрешеченный пулями труп привязанного к дереву обнаженного человека, оставленного на добычу птицам и лисам. Лишь когда у Абелины начали от голода подкашиваться ноги, они решились постучаться в одну из дверей. Удивительно, но им дали поесть, — женщина провела их в кухню и дала немного вареного риса. Ливия от души благодарила ее: видно было, что женщина и сама пробивается впроголодь, к тому же и прохожих кормить было рискованно из-за учиняемых немцами расправ.