Книга Южная Африка. Прогулки на краю света - Генри Воллам Мортон

Ну, за мной не заржавеет. Вышли, стоим на веранде, смотрим друг на друга. Вдруг он замахивается и бьет меня по лицу наотмашь. Тут уж моя ирландская кровь взыграла, и я ему врезал — знаете, от души так, крученым сбоку. Он как стоял, так и брыкнулся на дорожку… Говорю вам: политика — проклятье этой страны. Да и ладно, плевать на них всех! Я уезжаю!

6

По пути мне неоднократно встречались мосты, перекинутые через одетые в камень берега рек.

Рядом с одним таким мостом притаился городок — маленький, аккуратный, своими четкими очертаниями напоминавший модель в витрине игрушечного магазина. Полуденный зной накрывал его, как медная крышка кастрюлю. В воздухе не ощущалось ни малейшего ветерка. Алюминиевое колесо водяной мельницы застыло в неподвижности. Листья эвкалиптовых деревьев бессильно поникли. В их кружевной тени безмятежно спали несколько чернокожих туземцев.

Мне это живо напомнило Испанию в середине лета, и звуковой фон был тот же самый. Он складывался из голосов разнообразных насекомых, шелеста и стрекота их крыльев, легкого постукивания и пощелкивания — невидимая жизнь давала о себе знать едва слышными звуками, напоминавшими потрескивание колючего кустарника в огне.

Длинный балочный мост отбрасывал четкую ромбовидную тень на маслянистую поверхность воды. Река Оранжевая лениво несла свои коричневые, перемешанные с песком воды. Со стороны казалось, будто сама земля расплавилась под действием невероятного жара и потекла в неведомом направлении. Мост парил так высоко в воздухе, а река была так далеко внизу, что мне почудилось, будто я вновь пересекаю ущелье Эйвона по висячему мосту Клифтона.

Колсберг — маленький городок, расположенный меж двух холмов, которые славятся своими залежами железной руды. Это типичный капский городок, осознающий свой возраст, обладающий собственным характером и очарованием. В нем две церкви — как всегда, большая голландская и поменьше английская. Заглянув в бесплатную городскую библиотеку, я полюбовался небольшой картиной Томаса Бейнса под названием «Колсберг, 1850». Посетил я и местный музей, который вначале не произвел на меня особого впечатления. Но поднявшись на второй этаж (обычно он заперт, но мне удалось разжиться ключами), я обнаружил замечательную коллекцию разрозненных предметов. Среди них были: старые патронташи, чучела птиц, каски улан, камни, различные окаменелости и, между прочим, кусочек стекла с инициалами «D v Р» (или N). Буковки нацарапаны тем же самым первым алмазом ван Никерка, которым пользовался и грейамстаунский епископ. Будь моя воля, я бы соединил два этих образца и поместил их, скажем, в Кейптаунский музей. Ведь обе надписи в равной степени раритетные — это первые следы, оставленные южноафриканскими алмазами.

Мне потребовалось все мужество, чтобы покинуть прохладные залы музея и выйти на залитую солнцем улицу. Несколько горожан, пережидавших полуденный зной в тени веранд и эвкалиптовых деревьев, смотрели на меня, как на сумасшедшего. Сказать по правде, я и сам начал сомневаться в своем здравом смысле. Однако любопытство оказалось сильнее. Справа от дороги я обнаружил маленькое заброшенное кладбище, которое выглядело особенно жалким в беспощадных лучах солнца: многие надгробия потрескались и упали, стенки склепов покрывал толстый слой мха и лишайника. Мне трудно понять обитателей Колсберга. Я бы не смог спокойно жить здесь, зная, что в самом центре города находятся пол-акра такой территории и в таком состоянии. Ведь хватило бы всего одного Дня флажков (даже в таком крохотном местечке, как Колсберг), чтобы собрать средства на реставрацию кладбища. Всего-то и нужно, что посадить пару десятков деревьев да зацементировать старые камни.

Я пытался прочесть надписи на могильных камнях, но это оказалось нелегко. Многие из них стерлись до такой степени, что стали почти неразличимыми. Все же на одном из надгробий мне удалось разобрать, что возведено оно «безутешной вдовой» Дугласа Дуката, майора 91-го полка, который умер в Колсберге в возрасте сорока пяти лет и «был горестно оплакан друзьями по оружию». А заодно я выяснил, что Джосайя Биллингем умер в 1849 году в возрасте всего двадцати семи лет. Несчастный юноша был сыном Джозефа и Марты Биллингем из города Давентри, графства Нортгемптоншир. Уроженец шотландского Уигтоншира по имени Уильям Хэнни скончался в 1850 году. Он лежал под камнем, на котором двое его братьев начертали следующие скорбные строки:

И брату нашему лежать

Под камнем скорбным сим,

Покуда горний свет с небес

Не вспыхнет no-над ним.

А Роберт Гиббон, который родился в 1793-м в норфолкском городе Бэшем-Уэст, умер в Колсберге в 1869 году. И как это трогательно — приехать в такую даль, за шесть тысяч миль от старого доброго Норфолка, и обнаружить следы местного произношения в названии городка. Ибо упомянутый «Бэшем-Уэст» — не что другое, как расположенный под Уолсингемом Бэршем-Уэст. Многие старики в тех краях и сегодня опускают букву «р» в названии родного городка — точно так, как это сделано на могильном камне в далекой Южной Африке.

Солнце садилось над пустыней Кару.

Перед глазами у меня расстилалось полотно дороги. Оно убегало вдаль, скрывалось из виду, а затем снова появлялось — светлое на фоне серо-коричневой равнины, усеянной невысоким кустарником. Кустарник этот был странной расцветки, словно присыпанный перцем, и напоминал седую шевелюру старого готтентота. Кое-где монотонная плоскость равнины нарушалась небольшими холмами, блестевшими в лучах заходящего солнца, будто мокрый асфальт. На горизонте четко выделялись очертания горной гряды с плоскими, как у Столовой горы, вершинами.

Я проехал еще несколько миль, тщетно обшаривая взглядом окрестности в поисках хоть каких-то признаков человеческого жилья. Увы, я был абсолютно один посреди пустыни. В сердце начала закрадываться тревога. Интересно, и где я буду сегодня ночевать? Местность вокруг выглядела как внутренность пересохшего аквариума. На многие мили вокруг не было видно не то чтобы деревьев, а даже и кустарника. Эта земля была настолько странной и настолько древней, что природа припасла для нее особые, ни на что не похожие формы жизни. Я видел диковинные растения со стержневыми корнями, а также с листьями, обладавшими способностью накапливать влагу. Попадались растения, которые могли месяцами лежать в виде засохшей колючки, а затем снова возрождаться к жизни с первыми каплями дождя. Наверное, мудрая природа долго экспериментировала. Она потратила не одно столетие, чтобы создать жизнеспособную растительность для пустыни Кару. Каждый квадратный ярд здешней земли являл собой пример чудесной способности к самосохранению.

Солнце опускалось все ниже к горизонту. Пустыню окутало какое-то странное безмолвие. Далекие холмы окрасились в нежно-лиловый цвет, какой бывает у цветущего вереска. Лучи заходящего солнца в последний раз скользнули по поверхности буша, словно по гребню морских волн. Затем вдруг воцарился странный серый полумрак, в котором все предметы обрели странно четкие и слегка угрожающие очертания. Тишина была такая, что, казалось, крикни я сейчас, и голос мой услышат за далеким горизонтом. Темнота еще не успела опуститься на землю. Облака — красные, золотые и розовые — плыли на запад, чтобы там повиснуть разноцветными полотнищами, смахивающими на великолепные яркие флаги. Я бы не удивился, если бы за очередным поворотом наткнулся на коленопреклоненного святого Антония. Ибо то был краткий миг, когда стирается грань между днем и ночью, между небом и землей.