Книга Закон сохранения любви - Евгений Шишкин

— Похоже, ветераны прибавки к пенсии требуют, — прикинул Лёва, но тут же и опроверг прикидку: — Вон и помоложе люди толкутся. Потрепанные, правда, но до пенсионеров еще не доросли.

Сергей и Лёва остановились понаблюдать за собранием.

Люди стояли в основном разрозненными кучками: по трое, по четверо — и, казалось, без всякой заинтересованности слушали оратора, седого мужика с большой залысиной, который высоко задирал голову, вознося острый воинственный нос, и что-то гудел, направляя свой голос поверх толпы. Среди сборища шныряла невысокая коротконогая бабенка неопределенных лет в больших очках и в красной вязаной шапочке, из-под которой торчали соломенного цвета патлы. Она совала в руки собравшихся какие-то газеты или листовки, что-то при этом энергично говорила, ее пунцовые губы постоянно двигались, видать, за что-то агитировала и была похожа на активистку с какой-нибудь киношно-документальной маевки. В некоторых пожилых лицах и впрямь угадывались возмущение, решимость и желание бунта. Однако супротивной стороны, казалось, в досягаемой близости не было, и любые возгласы сыпались даром, в безразличный ко всем воздух.

Невдалеке от митингующих скучали двое милиционеров. Старший из них — тучный флегматичный подполковник, стоял боровом, набычившись, заложив за спину руки. Другой — чином поменьше, звезды на погонах мелкие, рассеянно посматривал по сторонам и слегка кривился от восклицаний оратора. Обстановка выглядела и мирной, и натянутой — непосвященному человеку невозможно было угадать, чего пришли отстаивать эти, на особинку скучковавшиеся люди.

— Про какой-то устав бубенит, про фонд, — сказал Лёва, поймав несколько слов трибуна с острым коршунским носом.

— Работы, может, хочет. У них тоже, наверно, остановка производства случается, — предположил Сергей.

— Эй, землячок! — окликнул Лёва стоящего поблизости сухощавого длинноволосого мужчину, который оказался в данный момент в одиночестве, отделился от своей тройки соратников. — Из-за чего сыр-бор? Кто эти люди?

Мужчина улыбнулся, поправил сумку на плече и сам подошел поближе к Сергею и Лёве.

— Это совесть народа. Это писатели. — И опять открытая улыбка осветила его голубоглазое лицо, которое не очень увязывалось с длинными светло-русыми волосами.

— Писатели? — изумился Лёва, и они подозрительно переглянулись с Сергеем. — Так много, и все живые? Я уж думал, их столько на свете нету.

— Толпа этих угрюмых мужиков в помятых пальто и есть совесть народа? Ты чего-то перегнул, земляк, — сказал Сергей.

Мужчина рассмеялся:

— Другой совести у нас нет! — По всему видать, имел он характер весьма открытый и общительный.

— Ты кто, тоже писатель? — спросил Лёва.

— Я стихи сочиняю.

— Значит, поэт?

— Да, поэт Игорь Киселев, — представился мужчина и улыбнулся.

Когда он улыбался, на лице у него появлялись мелкие морщины, эти морщины свидетельствовали, что он не так молод, что просто-напросто сохранил юношескую стать и длинную молодежно-битломанскую прическу, что десятка четыре годков по жизни уже отмотал и, видать, не всё по гладкой дорожке, но и по ныркам и канавам: пальтецо с его плеча можно бы отдать на разживу сирому бродяге.

— Выпить хочешь, поэт Игорь Киселев? — спросил Сергей.

— Не откажусь.

— Экий ты сговорчивый! — весело похвалил Лёва.

В полупустом кафе они заказали официантке в желтой кофте и синем фартуке бутылку водки, по салату из капусты, по порции пельменей. Когда выпили по первой стопке, Лёва стал донимать Игоря расспросами о диковинном стихослагательном ремесле и о бастующем народе за окнами кафе. Донимал с приколами, да и собеседник оказался остроумным и отзывчивым на шутейство.

— Чего бастуете? Вам-то кто работать не дает? — спрашивал Лёва. — Западные конкуренты ручки украли или бумага в стране кончилась?

— Партия дуба дала, а без ЦК совесть народная совсем прохудилась. Тут литераторы имущественный вопрос решить не могут. За писательские дачи глотки рвут, — со смешком отвечал Игорь. — Раньше КПСС писателя насквозь видела. Если кто-то начинал зажираться или свою линию гнуть, на бюро вызовут — накачают. Или в КГБ припугнут. А еще лучше — завербуют. Особо рьяным мозги в психушке поправят, чтобы лишнего не сочиняли. Кому-то — загранпоездку, кому-то — премию, гонорары опять же. И дачи знали как раздавать! Партия не давала народной совести скурвиться. Теперь партия — кирдык. — Он слегка прищелкнул языком. — Теперь кто наглее и пронырливее, тот и хапнул имущества, аренду к себе в карман жмет. А творческие порывы уже никого не интересуют: ни новых боссов, ни чиновников, ни народ.

— Да ты что! — воскликнул Лёва и напомнил нашумевшую строчку знаменитого литератора: — «Поэт в России больше, чем поэт!»

— Да! — шутливо подхватил Игорь. — Он еще и камер-юнкер при дворе… А вообще-то, понтяра всё это. Сказал один литературный фраер, другие, как попки, талдычат, — жаргонно заговорил Игорь. И тут перебил себя — стал читать стихи:

Поэт в России обречен быть одиноким,

И лишь божественный глагол — навечно брат…

Читал он несколько распевно, но все лицо, кроме губ, оставалось при этом неподвижным. Вся веселость и простодушие с лица спали. Взгляд был устремлен в одну точку, отрешен. Казалось, слушатели ему не нужны, возможно, он их и не видит, не чувствует, не признает.

У Музы евнухов полным-полно,

Грош славы у нее вымаливать готовы…

Чем дальше он читал, тем больше появлялось у него металлических ноток в голосе. Он высказывал свою правду, неугодную кому-то.

…Всё это евнухов сладкоголосый бред.

Поэт в России — он и есть поэт!

Спустя паузу Сергей кивнул в окно, без усмешливости спросил:

— Что, поэт Игорь Киселев, ты сюда пришел тоже дачу выбивать?

— Еще чего, — отмахнулся Игорь. — Я просто так пришел. Меня в писательской организации попросили, для числа.

— Что ж ты так? — упрекнул Сергей. — Русский поэт, а пришел для числа. Мы — для числа, ты — для числа, а горлопаны-то и рады числом управлять.

— Ты, Игорь, больше на митинги для числа не ходи, — наставлял Лёва. — А уж если пришел, разным долдонам спуску не давай!

Игорь от этого устыжения смешался, оправдываться не стал, скептически покосился на толпу собратьев за окном.

Митинг протекал между тем вяловато. Выступающих как бы не находилось: то ли всем всё было ясно, то ли говорунов пришло на мероприятие недостаточно. Бастующая толпа потихоньку рассасывалась, и милиционеры, наблюдатели пикета, совсем поскучнели. Только бабешка-активистка в красной шапочке по-прежнему мельтешила с какими-то прокламациями среди поредевших кучек.

— Почитай что-нибудь еще! — потребовал Лёва у поэта.

Игорь улыбнулся, помолчал, видать, что-то отобрал для нынешнего застолья с двумя случайными мужиками.