Книга У черты - Александр Гордиан

— Нет, — прохрипел Глеб. — Теперь железно…

Цент что-то возбужденно говорил, но Рамзес его не слушал. Он закрывал и открывал глаза.

— Как спать-то теперь? — задал Глеб риторический вопрос.

— Что? — удивился Цент. — Ты о чем? Ты меня слушаешь?

— Нет, — сталкер откашлялся. — Что ты хотел, Цент?

Митька помолчал и неожиданно выдал:

— Извини, Рамзес. Про «Долг» я гнал.

Он заговорил виновато, торопливость куда-то пропала.

— Зачем?

— Затем, что ты тянул! Совершал непонятные телодвижения вместо того, чтобы идти к Оку. Зачем в Бор сорвался? Я тебя не узнаю, сталкер!

— Мить, я сегодня первый раз своего застрелил, — неожиданно признался Рамзес.

— Ну… ты это… не переживай! Кого застрелил-то? Девчонку?

— Участкового.

Цент присвистнул.

— А говорил, новостей нет! Каким боком он нарисовался? Тоже за Оком?

— Нет, он случайно. Глупо попал и глупо умер.

— Бывает…

Цент вздохнул и на том посчитал вопрос исчерпанным.

— Я все про Князя, Рамзес, — вернулся он к делу. — Князь исчез. Последние отметки возле схрона, потом он шел с выключенным навигатором. Крота видели в Стройбате, а Бенина отметка засветилась возле Норы примерно тогда… ну, сам понимаешь.

Глеб смотрел на просвет собственную ладонь. И сквозь нее он различал тусклое пятно в небе, только кости, белые как на рентгеновском снимке, немного мешали.

— Нору разорил Князь, это я тебе без всякой детективщины скажу. Давай ближе к делу, Цент.

— Если так, — разозлился Цент, — то должен понимать — Князь сжигает мосты. Его погонят, как только «Долг» выяснит про Беню. А козырь у Князя всего один, и тот пока в колоде — Око!

— Где сейчас Князь?

— Я не знаю! — вызверился Цент. — Где угодно, об этом и толкую! Смотри в оба, Рамзес.

— С информацией не густо, — усмехнулся Глеб.

— Рамзес… — Митька помолчал. — Это не тема для шуток. Ты думаешь, тебе одному нужно Око? Я вторую ночь не сплю!

— А ты спи, — без тени иронии посоветовал Глеб. — Тогда мозг включится. Вдруг мою цифирь раскусишь.

— «Долг» тоже… — мгновенно сменил тему Цент. — Они ищут тебя и еще двоих или троих — ходят слухи про снайпера и автоматчика. Если за твою башку назначат приз…

«Выжил Капрал! — сделал вывод Глеб. — Далеко пойдет, сволочь».

— Где «Долг»?

— «Долг» везде! Частым бреднем просеивает хоженые трассы.

— За мной идут?

— Нет, в лес они не сунулись. Почему — не знаю. Опытного ходока под рукой не оказалось, или случилось что — говорят возле Норы опять стреляли.

— Кто стрелял? — потребовал Глеб; разговор становился интересным. — Еще кто-то идет за Оком?

— Там черт ногу сломит, Глеб, — промямлил Цент; не то ушел от ответа, не то в самом деле не знал. — Бред какой-то. Разберусь и сообщу.

— Цент!

— Твою мать, Рамзес, я не знаю! Мы это сто раз обсуждали! За Оком сейчас не идут только безногие. Из «Ста рентген» целая толпа снялась. Но они, во-первых, ничего не знают, ползут вслепую, чисто посмотреть. Во-вторых, при любом раскладе ты их делаешь на сутки-двое. А у Норы стреляли прошлой ночью. Голову даю — кто-то чужой!

— Это все?

— Нет… Девица с тобой?

— Да.

— Рамзес, гони ее, а лучше кончи.

— Цент, не темни! — у Глеба упало сердце.

— Информация подтверждается стопроцентно. Она не Порывай!

— Мало ли однофамильцев…

— Не так просто, Рамзес. Я проработал вопрос, поговорил с людьми… В общем, она Рив — это правда, ее опознали. Фамилия известная в узких кругах. Некто Дж. Рив, официально папа, а по слухам… разное говорят, заработал миллионы на всяких скользких операциях. Не финансовых. Там и наемничество, и какие-то гнилые миссии в Африке и Афгане. Достоверно никто ничего не знает, но руки ему в приличном обществе не подают. Говорят за дочку, что она у папы доверенное лицо и чуть не правая рука.

— Дальше.

— Не дальше — раньше. А раньше, конкретно в девяносто втором году, Дж. Рив получил первую визу в Соединенные наши Штаты. На фамилию — угадай какую!

— Угадал. Дальше.

— С тобой невозможно работать, Рамзес, никакого удовольствия! Собственно, я клоню к тому, что папа въехал в новую жизнь по документам официально пропавшего без вести человека, Максима Ивановича Порывая. И ввез по таким же документам жену и ребенка.

— Пока не вижу особого криминала.

— Его бы не было, кабы не дочь. У Порываев в Харькове осталась дочь, ты помнишь? То есть, или они все не Порывай, или папа-мама — Порывай, а девчонка незнамо кто. Первое логичнее, как считаешь?

— Цент, я с ней говорил.

— М-м?

— Она темнит, но что Порывай — не врет.

— Она может не знать.

— Может, — согласился Рамзес и покосился на Ингу. — Давай мне все, что накопал, хочу посмотреть.

— Ладно, — буркнул Цент. — Не убедил, конечно. Но учти, за ней стоят опасные люди, и настроены они серьезно. Кто ее знает, зачем она пришла в Зону! Как бы не за этим самым… Она не говорила?

— Нет, — солгал Рамзес, и Цент это понял.

— Если ты получишь пулю в затылок… Я тебя предупреждал, в общем. Удачи тебе, Глеб!

— Взаимно, — попрощался Рамзес и разорвал связь.

Минуту Глеб бездумно рассматривал прозрачные ладони, не в силах сосредоточиться. Никак не мог отделаться от мысли, что сейчас Цент пришлет нечто такое, на что не получится закрыть глаза, и с Ингой придется что-то решать.

Тайные операции? Война по найму? Это Глеба не пугало, он сам прошел семь кругов на этом пути. Но есть большая разница, кого вести к Оку — одинокую искательницу приключений или разведчицу темных дел конторы. А если правда? Если маяк и помощь в эвакуации — это всерьез? Глеб покрутил головой. Не видел он в Стриже разведчицы, вот в чем дело. Не видел цинизма и расчетливости, как в том же Варане, потому и доверял чуть больше обычного. Зря доверял?

Смарт дернулся, принимая сообщение. Длинное, с текстом и картинками, судя по размеру. Глеб нащупал кнопку просмотра.

Если в сообщении и пряталась бомба, то глубоко, очень глубоко! Текст, текст, текст — и сканы документов. Все то, о чем говорил только что Цент. То есть ничего. По каждому пункту требовалось упорно работать, чтобы связать концы с концами и сделать выводы.

«Слухи — не доказательство!» — убеждал себя Рамзес, но не мог отогнать мысли, что слишком много их, слухов, насобирал Митька. Цеплялись слухи друг за друга, дополняли и постепенно выстраивались в нерадостную для Рамзеса картину.