Книга Спасти СССР. Инфильтрация - Михаил Королюк

Ах ты ж мразь! Решил так расчистить себе путь в девятый класс?!

Мысли понеслись галопом в поисках выхода. Надо выводить Пашку из-под удара, остальным ничего существенного не будет… А Пашка про Антона умрет, но не скажет.

Решение пришло через три удара сердца. Да чем может быть опасен мне этот возбужденный властью плешивый хорек?! Я уже вне его юрисдикции. Как же приятно это ощущать! Я хищно улыбнулся и прикинул план глумления, затем наклонился к уху окаменевшего Паштета.

– Паш, – шепнул чуть слышно, – ты мне веришь?

Паштет посмотрел на меня расширенными зрачками и заторможенно кивнул.

– Сиди и молчи, спросят – ничего не было, не задумывайся даже. И Томе с Иркой передай. – Я оглянулся на встревоженных девчонок и быстро начеркал короткую записку.

– Итак, – продолжал тем временем распинаться партайгеноссе, – пусть тот комсомолец, который притащил эту гадость в школу, объяснится сейчас перед своими товарищами. А потом заслушаем тех, кто его не прервал, не схватил за руку и не сообщил об этом возмутительном происшествии куданадо. – Последние два слова он произнес слитно, возбужденно тряся в воздухе листом бумаги, а потом бросил донос на стол перед собой.

Тыблоко тут же перекосилась вбок и принялась жадно вчитываться.

«Интересно, – подумал я, готовясь встать, – есть ли там про Тому и знает ли Тыблоко про ее дядю?»

– Ну что, – инструктор, не находя себе от возбуждения места, дергано перемещался вдоль доски, – нет смелых? Как антисоветчину рассказывать, так смелые, а как держать ответ – в кусты?!

Тыблоко дочитала донос примерно до середины листа и, вздрогнув, посмотрела на Тому, а потом повернулась к Хорьку и замахала рукой, безуспешно пытаясь привлечь его внимание.

«Есть. Знает», – понял я с удовлетворением и, сжав на прощанье Паштету предплечье, поднялся с места и направился к доске. Тыблоко с удивлением воззрилась на меня, а Антон поверх бледной зелени пошел ярко-белыми пятнами.

Я вышел, выполнил четкий разворот через левое плечо, неторопливо провел взглядом по лицам товарищей и спокойно улыбнулся. Господи, хорошо-то как! Как хорошо не бояться!

– Ребята, – начал я задушевно, – и девчата! Недели три назад я пошел в баню на Шкапина. Попарился так хорошенько, взял шайку, намылил, понимаешь, голову. И тут какая-то сволочь возмутительный анекдот рассказала. Пока мыло смыл – нет уже никого вокруг. Поверите, – я прижал ладонь к груди, – ночь потом не спал, так на душе от возмущения все кипело!

По лицам наиболее сообразительных поползли понимающие усмешки.

– Утром не удержался и поделился своим возмущением с комсомольцем Лейтманом.

Все дружно повернулись и оценивающе посмотрели на пораженно застывшего Лейта. А я тем временем исподтишка показал кулак порывающемуся вскочить Паштету и скорчил ему зверскую рожу.

– Вот. Все, – закончил я и, глумливо улыбнувшись, шаркнул ногой.

Тыблоко наклонилась вбок и сильно дернула за рукав ошалевшего от моей наглости инструктора, буквально подтягивая его к себе.

«Идиот». – Клянусь, именно это слово я прочел в шевелении ее губ, прежде чем, нагнувшись, Хорек закрыл видимость. Тыблоко что-то жарко зашептала ему на ухо и экспрессивно ткнула пальцем куда-то в донос, чуть не проткнув его. Хорек сдулся на второй фразе. Только что это был победитель, готовый, изгаляясь, вдоволь помурыжить жертву, и вот это уже какое-то недоразумение, жалкий преющий обмылок с бегающими глазками, переминается, нервно теребя подрагивающими пальцами несвежую манжету.

Я с победной ухмылкой в упор посмотрел на еще ничего не понявшего Лейтмана, а потом сделал пару шагов в сторону и сгреб лист со стола.

– Ого! – быстро, даже не читая, лишь бросив взгляд по диагонали текста и выцепив нужные фамилии, произнес я ключевую фразу. – Да тут корыстный оговор, а не сообщение честного комсомольца! Татьяна Анатольевна, – я с возмущением посмотрел на Тыблоко, – это все из-за объединения классов! У Паштета… э-э-э… извиняюсь, у Паши средняя оценка чуть лучше, чем у Лейтмана. И они оба на грани прохождения в девятый.

Тыблоко понимающе дернула уголками рта, властно изъяла у меня донос, с укоризной посмотрела на Хорька:

– Сергей Иванович, надо было сначала ко мне с этим зайти, – и тряхнула листком.

Тот сокрушенно развел руками, признавая как свою ошибку, так и право директора на выправление ситуации. Тыблоко удовлетворенно кивнула, со значением посмотрела на Тому и, отрицательно покачивая головой, уточнила:

– Афанасьева, ты ведь не слышала, чтобы кто-нибудь при тебе рассказывал политический анекдот?

За спиной Тыблока затряс головой бледный инструктор.

– Нет, – ровно улыбнулась Тома.

Веселов шумно выдохнул, и пятна покинули его физиономию, переселившись на перекошенную рожу Лейтмана, только теперь они были не белые, а ярко-красные.

Выходя вслед за расслабленным Хорьком из класса, Тыблоко мне подмигнула, а Антон откровенно облапал, и это могло бы показаться странным для секретаря комсомольской организации школы – только что мне объявили замечание за политическую наивность, но Веселову было сейчас не до тонкостей этикета.

Да и замечание это мне пришлось долго выпрашивать, объясняя, что иначе нельзя, что это минимальная реакция на ситуацию со стороны комсомольской организации, которая только что подтвердила свое здоровье, извергнув из своих рядов клеветника. Ну как извергла… Это решение еще должно быть утверждено на школьном комитете, но, судя по злому блеску в глазах Веселова, за ним не заржавеет.

Доносчиков не любит никто, а дураков в классе нет. Почти все всё правильно поняли на раз, а кто не понял, тому быстро объяснили. Возмущенное собрание не церемонилось, а непротивление представителя райкома и одобрительное кивание Тыблока лишь ускорили расправу над Лейтманом.

Теперь я собирал плоды резко возросшей популярности. Было приятно и немного стыдно – ведь на самом деле я практически ничем не рисковал. Даже при худшем раскладе райком просто никак не успевал серьезно мне нагадить за оставшиеся недели. Более того, в этом худшем случае у меня мог появиться понятный мотив для запланированного поступка. Но что сложилось – то и случилось.

Меня одобрительно хлопали по плечу, жали руку, мне широко улыбались девчонки, а потом сквозь толпу протолкалась Зорька и прилюдно, под радостный свист и веселые аплодисменты, коротко обняла и шепнула: «Молодец». За ее спиной Тома, вся светясь, подняла вверх большой палец. Зачет.

Пятница 13 мая 1977 года, 13:55

Москва, площадь Дзержинского

– Что?! – возмущенно всплеснул руками Андропов. – Что значит «третий день не можем найти»?!

– Нигде нет, Юрий Владимирович, – потерянно развел руками Чебриков. – Поисковые группы закончили прочесывание местности – никаких следов. Машина, верхняя одежда – на месте, а сам как испарился.