Книга Слуга праха - Энн Райс

Моя внешность произвела на Рашель большое впечатление, но на меня опять нахлынули воспоминания: люди из далекого прошлого переговариваются между собой, обсуждают нечто крайне важное, и один из них говорит: «Если так суждено, разве найдем мы кого-то прекраснее? Разве отыщется юноша, более похожий на бога?»

Машина, набирая скорость, мчалась по пустынным улицам. Я не слышал рокота других моторов. Высокие, стройные деревья вдоль дороги тихо шелестели, словно предлагая себя в жертву величественным зданиям. Вокруг раскинулось царство металла и камня, и хрупкие листочки под ветром казались особенно маленькими и беззащитными.

Машина продолжала ускоряться. Мы выехали на широкую дорогу, где запахи реки ощущались еще сильнее. Едва различимый сладкий аромат свежей воды вызвал во мне нестерпимую жажду. А ведь я уже проезжал неподалеку от реки вместе с Грегори, но тогда ничего подобного не почувствовал. Значит, теперь мое тело стало действительно сильным.

«Кем бы ты ни был, — заговорила Рашель, — знай одно: если мы доберемся до самолета, а я надеюсь, нам это удастся, ты больше никогда и ни в чем не будешь нуждаться».

«Расскажи мне об ожерелье», — мягко попросил я.

«Прошлое Грегори покрыто мраком, и мне о нем ничего не известно. А Эстер случайно кое-что узнала. И помогло ей ожерелье. Она купила его у какого-то хасида, как две капли воды похожего на Грегори. Более того, он заявил, что они и правда братья-близнецы».

«Ну конечно, это Натан! — воскликнул я. — Хасид, торговец бриллиантами. Наверняка это он».

«Натан? Ты знаешь его?» — удивилась Рашель.

Я покачал головой.

«Нет, не знаю. Но я знаю их деда, ребе. Грегори ходил к нему и требовал объяснить, что означали последние слова Эстер».

«А кто такой этот ребе?» — спросила она.

«Дед Грегори. Его имя Авраам, но все называют его ребе. Послушай, ты говоришь, Эстер узнала что-то. Наверное, что он из большой семьи, живущей в Бруклине».

«Это действительно большая семья?»

«Да, очень, — кивнул я. — Многочисленный клан хасидов, целое племя. Ты действительно ничего о них не знаешь?»

Рашель откинулась на спинку сиденья.

«Я слышала, как они ссорились, и догадалась, что речь шла о семье. Но ничего конкретного. Они с Грегори спорили о чем-то. Нет, она не говорила, что купила ожерелье у его брата Натана. Боже, так вот в чем состояла тайна! Всего-то! Неужели он убил ее только потому, что она узнала о существовании его брата? Его семьи?»

«Все не так просто», — заметил я.

«А в чем дело?» — насторожилась она.

«Почему Грегори так тщательно хранил свой секрет? — задумчиво произнес я. — Когда я вместе с ним был в доме старика, именно он, ребе, умолял внука не открывать тайну. Ну не хасиды же убили Эстер! Глупо даже предположить такое».

Рашель ошеломленно молчала.

Машина промчалась по мосту и теперь углублялась в ужасный район, застроенный многоэтажными кирпичными домами. Унылую картину усугублял тусклый свет фонарей.

Рашель погрузилась в размышления и слегка покачала головой.

«А почему ты оказался вместе с Грегори и этим… ребе?» — вдруг спросила она.

«Грегори пришел к нему выяснить, о чем говорила Эстер перед смертью. Ребе знал. У ребе хранился прах. А теперь прахом владеет Грегори. Мое имя — Служитель праха. Ребе продал мой прах Грегори и взял с него обещание никогда не видеться с Натаном. А еще он запретил внуку даже близко подходить к членам клана и упоминать о своем родстве с ними, о том, где он вырос. Ребе не желал иметь ничего общего с Храмом божественного разума».

«Господи!» — воскликнула Рашель, буквально впиваясь в меня взглядом.

«Пойми, ребе не вызывал меня. Он вообще не желал моего присутствия, а тем более вмешательства. Но он всю жизнь был хранителем праха. Как я узнал из их беседы, он получил прах от своего отца еще в Польше, в конце прошлого века. Я же все это время спал в шкатулке с костями».

«Ты сам веришь всему, что говоришь? — потрясенно выдохнула она. — Неужели ты допускаешь, что это правда?»

«Расскажи мне об Эстер и Натане», — попросил я.

«Вернувшись домой, Эстер поссорилась с Грегори, — начала Рашель. — Она кричала, что если у него есть родные по ту сторону моста, он должен помириться с ними, потому что брат искренне его любит. Я не придала значения ее словам. Потом она пришла ко мне и поделилась тем, что узнала. Я ответила, что если и были в его родне хасиды, то очень давно, и едва ли он с тех пор слышал кадиш. Я тогда была напичкана лекарствами и плохо себя чувствовала. А Грегори кипел от ярости. Но они и раньше ссорились. И он… Он причастен к ее смерти. Я уверена. А ожерелье… Она никогда не надела бы его днем».

«Почему?» — удивился я.

«Это же элементарно. Эстер воспитывалась в лучших школах и лишь недавно дебютировала в обществе. Бриллианты положено надевать после шести вечера, так что она ни за что не появилась бы в полдень на Пятой авеню с бриллиантовым ожерельем на шее. Это неприлично. Но почему он так с ней поступил? Почему? Неужели дело действительно в его семье? Нет, не понимаю. И почему он все время твердит о бриллиантах? Зачем уделять им столько внимания?»

«Продолжай, пожалуйста, — попросил я. — Я начинаю что-то понимать. Корабли, самолеты, прошлое, покрытое завесой тайны, которую не хочет приоткрывать Грегори и стремятся сохранить хасиды… Я начинаю понимать, но пока неотчетливо…»

Она смотрела на меня широко открытыми глазами.

«Рассказывай, — настаивал я. — Как можно больше. Верь мне. Ты же знаешь, я твой защитник. Я на твоей стороне. Я люблю тебя и твою дочь, потому что вы добродетельны, честны и справедливы, а с вами поступили жестоко. Жестокость мне не по душе. Она раздражает и сердит меня, заставляет причинять зло…»

Мои слова потрясли Рашель, но она мне поверила. Она не смогла ничего сказать и лишь задрожала всем телом от переполнявших ее чувств. Стараясь успокоить бедняжку, я погладил ее по лицу, надеясь, что руки у меня теплые и прикосновение их будет приятным.

«Оставь меня, дай подумать», — негромко попросила она.

Тон ее не был резким. Она ласково похлопала меня по руке и прислонилась к моему плечу, однако пальцы ее правой руки сжались в кулак.

Свернувшись калачиком, так что ее обнажившееся колено коснулось моего, она со стоном прильнула ко мне всем телом и горестно заплакала.

Машина сбавила ход и теперь шла на минимальной скорости.

Наконец мы выехали на огромное поле, над которым витал отвратительный запах. Повсюду стояли самолеты, да-да, самолеты. Теперь я признаю великолепие этих гигантских железных птиц на непропорционально маленьких и потому нелепых колесах, с крыльями, заполненными топливом, которого хватило бы, чтобы сжечь весь мир. Самолеты летали. Самолеты медленно ползли по полю. Самолеты спали, зияя открытыми дверями. К некоторым были приставлены лестницы.