Книга Пепел и золото Акелы - Александр Логачев

Срочники в неушитой форме, сдерживающие вдоль сцены толпу, никак не реагировали на появление персонажей с ножами. Майор растолковал, что так и надо, да и сцена не в их компетенции, да и притом, мало ли что удумали эти рокеры, с этих станется что угодно.

Принесу я в жертву, ворон,

Сотни тел врагов поганых,

Поумеривших свой гонор

После ран обширных, рваных.

Да, они не виноваты —

Командир послал на дело...

Но мозгами не богаты,

И теперь они – лишь тело.

На скрипящей и выплевывающей из щелей пыль сцене подножных зацепок – кабелей – было намного меньше, не так опасно стало передвигаться, и Пепел с Пиночетом принялись кружить вокруг друг друга. Оба не торопились в отчаянную, сорвиголовную атаку, понимая, что фраерские штуки здесь не прокатят.

– Они друг друга сейчас кончат! – взвизгнула сидящая рюкзаком на закорках своего парня малолетка из предместий.

– У них ножи надувные, – снизошел повернуться и объяснить майор из оцепления.

И, может быть, не только толпа, но и музыканты, и выглядывающий из-за кулис околорокерский народ принимали смертников за участников постановки еще и потому, что движения невольно попадали если не в такт, то в дух зарубаемого собором рока.

Круженье грифов, еще не определивших, кто едок, а кто – добыча. Пиночет как бы чуть подсел и изобразил атаку в ногу. Замысел его был прост: противник блокирует выпад клинком, а ты изменяешь направление атаки и, повернув кисть параллельно земле, резко подсекаешь вверх. Может получиться отличный «чирк» по запястью. Однажды, лет пять тому, Пепел видел, как Пина проделал этот трюк, тогда его соперник выронил нож, а кровь из рассеченной руки хлынула водопадом.

Но Пепел подставил под клинок не сталь, а несколько слоев фраерской материи, намотанных на левую руку. «Хороший был пиджачок», – вздохнул про себя Сергей, когда Пиночетовское лезвие прошлось по ткани, и та расползлась до изнанки, будто змейкой расстегнули.

Не только вздыхал Пепел, он провел ответный выпад. Рука Пиночета после атаки оказалась в зоне досягаемости, и этим глупо было бы не воспользоваться. Руку-то Пина успел отдернуть, но лезвие-таки достало его мизинец. Пиночет отскочил на шаг и принялся зализывать чиркнутый палец. Потом улыбнулся, наклонил голову и по-орангутаньи выпятил верхнюю губу, изображая, мол, молодец, не ждал от тебя такой прыти.

Тело, трупы, пища вранья,

Все одно – конец позорный...

Меж землей и небом гранью

Мог бы стать боец-дозорный.

Они возобновили последний для одного из двоих кабальеро танец. Кружа, ненавистники довольно близко подобрались к клавишнику. И тот во время инструментального проигрыша подошел к ним, встал между.

– Вы кто? – тяжело дыша, спросил певун.

– Танец с саблями, – так же тяжело дыша, ответил Пиночет, который не отрывал взгляда от Пепла.

– Макаревич придумал? – мрачно поинтересовался музыкант.

– Он, – подтвердил Пепел.

– Ну, все, он дождался. Я ему подложу подляну на его «Повороте». – И пошел плющить клавиши дальше.

Не усидели в прокуренной «сто третьей» прочие звезды. Повалил поддатый народ на сцену, челомкаясь и зычно ляская друг дружку по спинам. Окружили микрофоны. Возложили руки друг дружке на плечи. И понеслось утробно-проникновенное, за душу хватающее и сводящее с панталыку неземной мудростью:

Не попали бы в ловушку,

Переждали б дома ночку...

Ну а так – вас всех на мушку

Снайпер взял поодиночке,

– пел тот, кто начинал в пору самопальных усилков и бобинных магнитофонов.

А поножовщики снова принялись кружить. Пепел отступил от микрофона в сторону ударных.

– Кроши барабаны! – расслышал Сергей чей-то вопль из зала. Значит, за ними следят, публике нравится.

Впрочем, что я рассуждаю,

Ведь никто меня не слышит.

На пути давно все к раю.

Или к аду... О! Он дышит!

– Пел тот, кто совковой лопатой почти полжизни кормил топку кочегарки, а теперь отрубил телефон, чтоб по пьяни администраторы в расклешенных брюках не подписали выступать на выборах.

Может быть, Пиночет тоже расслышал вопль, и тот его поднял на кураж. Может быть, просто решил, что пришла пора кончать Серегу Ожогова, Пиночет же всегда был нетерпелив.

И он провел блестящую атаку. Сперва закрутил нож в пальцах, чтобы противнику было не видно, из какого хвата пойдет удар. Потом последовал широкий отвлекающий взмах невооруженной руки. И финал комбинации: поднял руку, занося нож для удара сверху, но вместо этого рука пошла в бок одновременно с шагом вперед, и удар понесся сбоку, в корпус, прямым хватом. И все это – меньше, чем за секунду.

Будешь, будешь жить, парнишка,

Доживешь ты до финала!

Не наступит тебе крышка —

Пуля в сердце не попала!

– пел тот, кого когда-то винтила милиция у ступенек Михайловского замка, и кто вслед за «Битлз» твердил, что рок – это не музыка, а образ жизни.

Если бы Пепел просто увернулся (хотя и это было бы ой как непросто, вернее сказать, на пределе сил непросто) – вышел бы не тот эффект. Но Пепел остановил клинок, подставив нож. И не просто остановил, а поймал лезвие противника на упор и тут же провернул свою кисть.

Будь перед ним противник послабее, Пепел таким приемом наверняка выбил бы у кровника оружие. Но силы в Пиночетовской руке оказалось не меньше, чем у самого Пепла. И Пина оружие удержал.

Но случившееся шокировало его, выбило из колеи.

Этот момент может почувствовать только боец, только тот, у кого за плечами не одна схватка. Момент, когда противник дает слабину. Своего рода момент истины. Зачастую чутье на чужую слабину отличает хорошего боксера от посредственного. Хороший чувствует, что вот пришел момент, когда надо добивать, дожимать, надо переть вперед без оглядки, надо вкладывать весь резерв сил без остатка. Потому что соперник через секунду-другую придет в себя, и все пойдет по-прежнему.

Пепел понял, что ему выпал шанс. И Сергей попер.

Ножи мелькали, как лопасти вентилятора, как солнечная рябь на мелкой волне, как жетоны из однорукого бандита, выдавшего «777». Ножи сливались в воздухе в замысловатые размытые металлические фигуры. Сталь билась о сталь, звеня и тупясь. Зал вопил, как ненормальный.

– Ножи резиновые, или настоящие?! – допрашивал майор из оцепления взлохмаченного администратора.

А Пиночет отступал под натиском, пятился. Вот уже и до обрыва в зрительный зал остается несколько шагов.

Атака. Отбита. Еще атака, выпад, подставлена матерчатая защита, выпад, подставлен клинок, выпад, уклон корпусом. И все ближе немезидно-неотвратимый край сцены.