Книга Джентльмены чужих писем не читают - Олег Горяйнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он зажал в зубах край стакана, из которого только что выпил, и протянул обе свои клешни к середине стола. Едва он дотянулся до сала, как стекло в его зубах хрустнуло, осколки брызнули в разные стороны, стакан с откушенным краем упал на пол, но не разбился, а укатился куда-то. Клесмет выплюнул изо рта остаток стакана, взял руками хлеб и сало и принялся всё это активно жевать.
– Ты, Игорь, тоже, я гляжу… с факультета прикладной эстетики, – заметил Гарвилло.
– Да хоть… с прикладной педерастики! – вострубил Клесмет, прожевавшись. – Какая беда?..
– Пойдем, ещё погреемся, – предложил ему Гарвилло. – Уж больно хороша у Володи парилка.
– Щас, – сказал Клесмет. – Дай дожую.
– Пойдем, пойдем. А то пора уже “Чёрное море” делать, а мы ещё не допарились…
Клесмет встал во весь свой гигантский рост и заревел на всю резидентуру:
– Я вам сейчас покажу, на хер, Чёрррное море, потому что вы, блин, ни херрра не видели Чёрррного моря!!!
Гарвилло уволок его в парилку.
– Не перевелись ещё богатыри на земле русской, – сказал Ноговицын, высасывая из скорлупы какой-то маньянский деликатес.
Бурлак и подумать ни о чем не успел, а уже в одной руке его сама собой очутилась ложка, а в другой руке – горбуха “бородинского”. Ложкою он зачерпнул крепчайшего полужидкого чили, намазал его на хлеб, посолил и отправил в рот. Ноговицын, с любопытством наблюдавший за его действиями, протянул ему открытую банку ледяного пива.
– Уважаю, – сказал он Бурлаку. – Старая школа.
– Я тебя слушаю, – птичьим голосом сказал Бурлак, вытерев слезы с лица.
– Дело такое, – сказал Ноговицын. – Ребята завтра с утра испарятся. На три дня. В четверг вернутся. Если что – они здесь, в хате. Работают на проверке. Ври что хочешь, но до утра четверга нужно продержаться. Кровь из носу.
– Ну, это организуем, – сказал Бурлак.
– Вот и хорошо. Значит, если всё пройдет гладко, твой бакшиш – три тысячи баксов. Окей?
– Баксов – это долларов?
– Их.
– Ну, окей.
– Ровно в четверг к обеду лягут на твой счёт. Могу наличманом, если хочешь. Но твои люди тоже ничего не должны заметить. То есть, должно постоянно ощущаться всем персоналом присутствие нас всех троих. Если что – чтобы они под присягой поклялись, что мы все здесь были. Я понятно объяснил?
– Вполне.
– Договорились?
– Насчёт меня – нет проблем. Насчёт моих людей – боюсь, возникают трудности… за те же деньги…
– Как! я не сказал?..
– Не сказал…
– На тебя, Володя, ведь сигнал поступил серьёзный. От твоего зама. Очень серьёзный. По прежним временам – уже был бы тебе здец3.14. Окончательный и бесповоротный. Но и по нынешним временам он недалеко отсюда бродит. Так вот – сделай мне хорошо, Володя, и я в четверг тебе подарю эту бумажку. С собственноручной подписью мерзавца. Ну как?
– Договорились.
Ноговицын налил по чуть-чуть себе и Бурлаку. Они чокнулись и выпили молча, глядя друг другу в глаза, как стосковавшиеся голубки.
Хлопнула дверь, раздался могучий плеск, и грозный бас заревел:
– Я вам сейчас покажу, на хер, Чёрррное море, потому что вы, блин, ни херрра не видели Чёрррного моря!!!
Бурлак с Ноговицыным поспешили к бассейну. Вода доходила Игорю Клесмету, стоящему ровно посередине бассейна, до ключиц. Огромными руками он с силою колыхал воду: вперёд-назад, вперёд-назад.
– Присоединяйтесь!!! – крикнул он подошедшим полковникам, багровея от натуги.
Бурлак недаром сожрал маньянского соусу: быстрый взгляд, которым обменялись Гарвилло с Ноговицыным, мимо его внимания не проскочил.
– Ну же!!! – вскричал Клесмет.
Волна, которую он поднял, уже перехлёстывала через бортик и растекалась по кафельному полу.
– Набрызжем мы тут тебе, Володя… – виновато сказал Ноговицын.
– Ничего, бойцы подотрут, – сказал Бурлак.
– Ну, тогда прыгаем?..
– Прыгаем.
Они прыгнули в бассейн и теперь раскачивали воду в восемь рук.
– Я вам сейчас покажу, на хер, Чёрное море, потому что вы, блин, ни херрра не видели Чёрррного моря!!! – опять заорал Клесмет.
– Ни хера не видели!!! – завопил Гарвилло. – Чёрного моря!!!
– Не видели ни хера!!! – крикнул Бурлак и сам себе удивился.
Воды в бассейне заметно убавилось. Чтобы волна оставалась прежней высоты, полковникам уже недостаточно было стоять на месте и двигать руками. Им теперь приходилось синхронно с движением водной толщи бегать от бортика к бортику. По очереди они, высоко подпрыгнув, падали на воду и по нескольку секунд качались на созданной их усилиями волне.
Вода растекалась по полу, по багровым рожам растекалось блаженство.
Конечно, нация вредная и на земле вполне излишняя, размышляла Ольга Павловна, выходя на обочину и голосуя такси. С одной стороны. Но с другой стороны – ведь недаром писал кто-то из этихъ, прошлого века, что жидам для того шкуру на конце обрезают, чтобы там Божий ангел селился; потому так сладко, так сладко нынче ночью Маркуша меня отодрал.
Теперь нужно бы на работу, но работа подождёт, а сначала – к Полине в Киноцентр; эту дуру Ольге Павловне после безудержного Марка или какого другого хорошего любовника всегда было особенно приятно видеть, оргазмически радостно было рассказать ей о прошедшей ночи, об урагане страсти, о бешеном огненном коне, на котором они с Марком, сплетясь ногами, телами, сиськами, всем чем только можно, скакали и резвились в рассветных небесах под грозовыми тучами.
Полина захлопает коровьими глазами, глаза нальются чёрной влагой, голос от зависти дрогнет и пропадёт в хрип и кашель, они примут под кофе коньяку, покурят длинных чёрных сигарет, Полина от обиды соврёт что-нибудь, жалкая, зная, что ей не верят ни на грош, рандеву оборвётся в ничтожные заклинания о погоде, а может, Ольга Павловна, чтобы окончательно досадить лучшей подруге, добьёт её рассказами о своих маньянских похождениях, а может, и пощадит, потому что и одного Марка вполне хватит, чтобы Полина потеряла покой и сон на две недели вперед.
Свежо предание о том, что не так давно ещё они снимали кавалеров на пару, и трахались синхронно, на соседних койках, в момент оргазма пожимая друг дружке руки, а верится с трудом. Потому что Ольга Павловна какая была всю жизнь баба-ягодка, такая и осталась, если не стала ещё слаще. А Полина – нет, Полина не нашла в себе воли противостоять мучному и сладкому, не нашла в себе силы поменять жиры на углеводы, она отрастила себе курдюк шире плеч (афедрон, как душки военные говорят), а сами плечи у неё, как и курдюк, свисли вниз, глаза стали круглые и пустые, и на объект чьих-нибудь сексуальных вожделений стала похожа менее, чем каменный хулиган, грозящий булыжником церителиевскому зоопарку, похож на освобождённого партийного активиста.
