Книга Направленный взрыв - Фридрих Незнанский

Ближе к вечеру меня навестили контролеры — посмотреть, живой я или нет. Я сказал, что со мной все в порядке, я совершенно спокоен и хочу есть.

Тогда мне освободили руки и принесли овсяную кашу, которую я быстро оприходовал. Потом уснул мертвецким сном, чувствуя, что весь разбит и совершенно опустошен. Моя агрессия закончилась.

10. Помнить и жить

Полковник Васин был безмятежен. Он ничего не помнил.

Он чувствовал, что в самой глубине его души скрыто что-то — неуловимое, темное, словно ил на дне озера; но этот ил никак не мог подняться на поверхность. Да Васин и не хотел, чтобы это нечто пугающее, прячущееся где-то там, в глубинах подсознания, за пределами его памяти, вдруг обрушилось на него всей своей очевидностью.

Васина содержали в отдельной палате.

Долгое время он приходил в себя, после того как его избили. Видимо, в драке он получил тот сокрушительный удар, который и тронул его сознание, так рассуждал он. А он помнил, что с кем-то дрался, вот только с кем… От драки у него осталось свидетельство на лице — синяк, который уже почти прошел, оставив под глазом лишь едва заметную полукруглую синеватую полоску.

Васин не помнил, что он оказывал сопротивление, — не в прибалтийском коттедже, а тогда, когда его заталкивали в машину. Его ударили в глаз, потом оглушили рукоятью пистолета по макушке.

Васин был уверен, что в драке у него и отказала память. «Что ж, бывает всякое. Для некоторых жить без мучительных воспоминаний гораздо лучше», — думал полковник, шаркая рваными кожаными тапками сорок пятого размера по трехметровой своей палате. Он доходил до стены с полукруглым окном, расположенным высоко, почти под потолком, поворачивал обратно, к дверям, обитым железными листами, потом опять к стене…

Но вот за какие конкретные действия… Может быть, в драке кого-то убил? За что оказался здесь он, Самсон Куликов, бывший тяжелоатлет, спортсмен? Конечно, за драку, но подробности драки!.. Хотелось бы знать подробности, а они отсутствовали.

Обед и ужин Васину приносили в камеру другие больные, они же уносили парашу. Но иногда завтрак доставлял санитар — совершенно отвратная и дегенеративная рожа.

Этот санитар, как видно, большой любитель юмора, рассказывал Васину-Куликову, что тот оказался здесь за то, что повесил на люстру свою тещу и поджигал ей пятки спичками. Теща долго страдала, но потом люстра не выдержала; теща осталась жива, хоть и с почерневшими пятками, сбежала из квартиры от своего мучителя и настучала в милицию на зятька, у которого поехала крыша.

Поначалу Васин даже поверил и страшно испугался, но потом, поразмыслив, — нет, не вспомнил, а интуитивно догадался, что это обыкновенная для здешних мест дикая и злая шутка над беспамятным больным.

Васина почти не выпускали во двор, на прогулку. Он был на свежем воздухе всего несколько раз, да и то когда во дворе под вечер никого уже не оставалось. Так что за все время содержания здесь Васин ни словом ни с кем из больных не перемолвился.

Однако в последнее время к нему гораздо чаще стал заглядывать розовощекий врач, постоянно сухо и натянуто улыбавшийся. К этому врачу Васина водили на процедуры.

Врач, Федор Устимович, подолгу беседовал с ним, выспрашивая о том, чего Куликов не знал и не помнил, и уходил вполне довольный, советуя Самсону Куликову не огорчаться и не отчаиваться.

Васин попросил врача, чтобы ему принесли гантели и гири — он хотел заниматься по утрам зарядкой. Ведь он, Самсон Куликов, тяжелоатлет, а сейчас его мышцы так ослабли — даже просто не верится, что он когда-то поднимал больше ста тридцати килограммов… Сейчас бывший атлет и двухпудовую гирю одной рукой больше двух раз не поднимет, не говоря уже о штанге.

Кузьмин пообещал, что будут спортивные снаряды, но попозже, сейчас он распорядится, чтобы принесли гантели и разыскали гири. Федор Устимович даже похвалил Самсона, что тот не забывает о своей спортивной форме.

После сильного потепления вдруг ударил мороз. На оконной решетке появился белый пушистый иней.

Самсон Куликов проснулся ранним утром от страшного холода в камере. Он поднялся с кровати, нащупал ногой ледяные тапочки, недовольно поежился. Во рту было противно, так как зубную пасту ему не выдавали, и он пользовался зубным порошком, смешанным с питьевой содой. Он подошел к окну, соскреб ногтем немножко инея и положил себе на язык. Во рту появилось приятное ощущение чистоты и свежести.

Куликову подумалось, что, если бы у него была в порядке память, он наверняка вспомнил бы, как в детстве лепил снежки и пробовал на вкус сосульки.

Чтобы разогреться, Самсон Куликов отжался несколько раз от шершавой поверхности стены. Посмотрел на свои руки — они были в неприятной, липкой жидкости. Он посмотрел на стену — она была мокрой, словно вспотевшей.

Поплевав на ладони, Куликов подошел к лежавшим в углу гантелям, и гантели показались ему чрезвычайно легкими. Поиграв ими, он не ощутил никакой мышечной радости. Он упер левую руку в пояс, взял обе гантели в правую и стал сжимать и разжимать руку так быстро, как только мог, чувствуя, как приятное тепло от самого запястья, согревая предплечье и грудь, стремится к начавшему бешено колотиться сердцу. Он стоял широко расставив ноги, словно собирался колоть дрова. Ни дать ни взять — настоящий мужик где-нибудь возле поленницы на крестьянском дворе.

То же самое он проделал с левой рукой, затем начал прыгать с гантелями. Однако скоро устал.

Но мысль о том, что он все-таки тяжелоатлет, заставила перейти от гантелей к двухпудовым гирям.

В углу камеры, возле железной кровати, ввинченной ножками в пол, стояли эти покрытые черной краской, во многих местах облетевшей, гири самого начальника охраны психзоны Зарецкого. По требованию Кузьмина Зарецкий отдал гири в одиночную камеру привилегированному психу Куликову. Гири были старинные, пузатые, с тонкими ручками. На одном боку двухпудовок виднелась надпись «32 кг», а на другой — «КТЗ».

«Здорово же я сдал в этом санатории, — думал вспотевший Васин, — если какие-то двухпудовки с трудом тягаю. Санитар говорил, я когда-то „Жигули“ поднимал и целую карусель с детьми на плечах крутил…»

Оставив двухпудовки, на трясущихся ногах Куликов вернулся к гантелям. Ему не нравились однообразные движения, и он решил поиграть гантелями как с цирковыми булавами, подбрасывая их в воздух и ловя другой рукой.

Перебрасывая гантель из правой руки в левую, он наклонился вперед, чтобы не потерять равновесие, и гантель сверху сильно ударила его по затылку. Из глаз полетели искры.

Куликов-Васин упал, уткнувшись носом в каменный пол.

В голове замелькали цветные картинки, словно кадры сразу из нескольких разножанровых фильмов.

То он с автоматом бежит по весеннему маковому полю, бежит и в кого-то стреляет. То дарит цветы хорошенькой женщине с репортерским магнитофоном на плече и микрофоном, засунутым в кокетливый боковой кармашек синей кофты. То убегает от взрывов в горной местности, покрытой причудливым серо-зеленым кустарником…