Книга Энциклопедия жизни русского офицерства второй половины XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова) - Сергей Эдуардович Зверев

офицером, я порадовался и духу, и настроению Кавказской армии.

2. В воспитательном отношении. На Кавказ я ехал с жутким сердцем, ожидая сухого и строго формального к себе отношения, с каким свыкся уже за три года пребывания в военных училищах. С этой точки зрения я и критиковал свое нерасчетливое отношение к выданным мне на руки деньгам (прогоны и на обзаведение), полагая, что с меня потребуют отчет в каждом израсходованном рубле.

Первый же прием меня моим старшим начальником (командиром бригады и батареи), а затем дух товарищества, присущий тогда Кавказской армии, меня глубоко поразил. Дальнейшая служба как в мирное время, так и на походе в Ср[едней] Азии убедила меня, что при самых суровых и беспощадных требованиях военного закона жизнь нашла какие-то особые приемы, позволяющие совмещать эти беспощадные уставные строгости с человеческим, доброжелательным, полным участия отношением к своему подчиненному, товарищу и, вообще, сослуживцу.

Я был счастлив в том отношении, что на первых же шагах своей офицерской службы встретил положительные и выдающиеся во всех отношениях образцы разных степеней начальствующих лиц, воплощавших в себе глубоко правильное понимание своего служебного долга в соединении с чисто гуманным, искренним отношением к положению и чувствам своих подчиненных. У этих выдающихся моих начальников я впервые постиг науку заботы о солдате, умению приобрести его доверие к себе, преданность до самоотвержения, а на этих-то устоях и зиждется успешное достижение самых трудных и невероятных военных задач и предприятий. В походе я впервые убедился в том, что все теоретические расчеты как бы хорошо и талантливо ни были они составлены и разработаны, не дадут положительного результата, если начальник не сумеет овладеть сердцем и доверием к себе своих подчиненных.

Хорошо я понял и отрицательные стороны строевой службы, особенно мирного времени: и нередко встречающиеся незаконные и вредные приемы командования людьми, и бесчестное отношение к их интересам, а также к казенному имуществу. Ноя заметил, однако, и то, что здесь трудно винить отдельных лиц, так как причиной главной все же являлось несовершенство, а часто совершенно устарелые законы управления хозяйством войск, вызывающие на незаконные действия иногда самых честных командиров частей. Мне ясно стало, что «рыба с головы воняет»: надо много и коренным образом переделать в управлении войсками с их хозяйством, а потом уже сурово судить и нещадно устранять тех, кто эти законы будет нарушать.

Вот почему я и решил во что бы то ни стало спешить со своим желанием высшего военного образования, чтобы иметь возможность в будущем приложить свои силы к реформам, какие неизбежно необходимы и уже назрели в сознании армии, так как без них немыслимо дальнейшее совершенствование нашей военной силы. Оставаясь же в строю, я несомненно бы привык ко всем существующим вековым язвам нашей военной службы, примирился бы с обывательскими приемами соглашения закона с личным интересом и стал бы, может быть, одним из худших представителей таких соглашательских деяний.

3. В отношении образования. Не говоря о деятельности во время похода в Ср[еднюю] Азию, в мирное время вся жизнь и служба в батарее, в глухой казачьей станице, лишенной всяких культурных учреждений, предоставляла очень мало подходящих условий для работы над своим дальнейшим самообразованием. Обывательская жизнь, чуждая всякому такому научному стремлению, тихо, но упорно засасывает она молодого офицера в среду своих повседневных интересов, а в результате ослабевает у молодого человека стремление к образованию и даже простая любовь к чтению сколько-нибудь серьезных книг.

За истекшие два года все, что я приобрел нового, пришло само собою: его дала мне сама жизнь, перемена места, столкновение с массой новых лиц, исполнение важных и ответственных поручений, наконец, походная и боевая обстановка. Но я очень мало приобрел новых, чисто теоретических познаний из книг и даже не начал серьезно их читать, пока не решил готовиться в академию. Одно я считаю для себя большим приобретением: регулярные занятия в батарейной школе с молодыми способными учениками выучили меня публично говорить и объяснять простым литературным языком без всяких иностранных слов иногда сложные и трудные понятия. Этой школе, вообще, я обязан очень многим: считаю потому себя счастливым, что имел такую первоначальную практику, оказавшуюся для меня основой в дальнейшем усовершенствовании и умении публично произносить доклады и длинные речи на самые сложные темы.

Общение с природой Кавказа, а затем Ср[едней] Азии вызвало у меня желание вести дневник, что в результате дало мне возможность собрать весьма значительный географический и этнографический материал, ознакомление с которым моего профессора статистики г. Карасевича сказалось на пробуждении во мне желания стать научным работником и членом Императорского] Р[усского] Географического Общества.

4. В физическом отношении. За время службы на Кавказе, а затем в походе в Ср[едней] Азию, мой организм вынес благополучно все испытания и болезни; приходилось и похворать, особенно лихорадкой (малярия) и желудком (кровавый понос), но все прошло сравнительно быстро и благополучно. Что касается боевых действий, то, принимая вместе с батареей участие во многих мелких и больших боях, я был только один раз контужен. Это имело место 6/ХП 1880 г. во время большой рекогносцировки генералом Скобелевым под стены кр[епости] Геок-Тепе. Мы подошли близко к самой крепости, со стен которой по отряду открыли текинцы ружейный огонь из своих больших фальконетов (мултуков), осыпая нас тяжелыми пулями.

Генерал Скобелев приказал сначала горной батарее сняться с передков, а затем и моему взводу. В ответ на огонь наших орудий противник стал стрелять из своей пушки, стоявшей на холме внутри крепости. Граната перелетела через нас, но не разорвалась. Противник продолжал стрельбу; одна из его гранат попала в троичный (деревянный) ящик, осколок которого отлетел и до позиции моего взвода и ударил меня в левый бок, в нижнюю часть левого легкого. Особенной боли я сперва не чувствовал, на перевязку не пошел и счел стыдным даже на это жаловаться, хотя бок мой почернел, и долго оставался виден большой кровоподтек.

На это я никакого внимания в походе не обращал до самого возвращения на Кавказ. Впоследствии, по заключению многих врачей и в разные эпохи моей жизни, эта контузия была основной причиной хронического страдания левого легкого, так как в нем образовались какие-то сращения; из[-за] этого фокуса и начинается у меня всегда воспаление легких, а как его следствие – непреходящий кашель всю последующую жизнь. Но, в общем, почти год пребывания на Кавказе после Петербурга настолько укрепил мой организм, что его не изменил заметно и поход в Ср[еднюю] Азию со всеми его тягостями и испытаниями.

В результате всех этих