Книга Шиза, Хром и всякая хтонь - Влада Багрянцева

откинулся на сиденье и вздохнул: все-таки Шиза, как никто, годился на роль их не то чтобы главаря, это слишком тупое определение. На роль старшего брата – и Пашка был рад, что у него такой старший брат. Пусть и неродной.

Тетка вскоре вышла, и чтобы больше никто не вздумал занять ее место, он ехал до нужной остановки стоя. Почти вывалился из дверей в сугроб, осмотрелся, не сразу понимая, где именно находится и в какую сторону идти, но очень скоро зашагал уже уверенно. Дорогу к особняку Пашка более-менее успел запомнить, тайком изучая все, что попадалось, когда его не кошмарили другими задачами.

Убедившись, что во дворе тихо и машин тоже не видно, он пробрался к стене и прижался к ней, отдыхая. Через дверь было нельзя – там по-любому кто-то на охране, и уж открывающуюся дверь точно заметят. Он не был уверен, что сможет провернуть свой план, но видел, что и как делал Шиза, когда заклинило замок во входной двери, поэтому знал, как это делается. Залез ногами на выступ фундамента, зацепился за трубу стока, по которой в более теплое время стекала вода с крыши, уперся одной в крепление и подтянулся еще выше. Чуть не свалился, но все равно зацепился за решетку балкона и повис. Казалось, что сил не хватит, он же не Шиза, а просто мешок с костями, но какой тогда смысл было что-то делать, если не собираешься доводить до конца? От напряжения будто лопались вены в висках, но Пашка, словно потяжелев на целую тонну, кряхтя, подтянул ноги, нашел упор и перевалился животом через решетку. Жаль, что Толян его не видит, – вот он бы оценил! Хотя как раз Толян, может, и видит, оттуда, из того мира. В какой Пашка очень не хочет пока уходить, но его, как и всегда, никто не спрашивал. Открыв дверь балкона, он обшарил глазами комнату. Искать особо и не требовалось – резная шкатулка стояла на журнальном столе у кровати. Пашка взял в руки холодный, адски холодный камень, но смотреть на него не стал. Знал уже, что чем дольше смотришь, тем меньше мыслей в голове. Выскочил в коридор, собираясь выбраться из дома уже другим путем – внизу под балконом вдруг нарисовался один охранник, и Пашка решил, что спустится вниз и пролезет через гараж. Но в нескольких шагах от него, уже на лестнице, вдруг появилась Маша. Пашка как одеревенел, глядя в ее глаза, в которых, помимо удивления, читалась еще какая-то особая, пока не понятная ему радость. Пашка без лишних реверансов бросился по лестнице наверх, спиной чувствуя, что Маша так же молча, но целенаправленно несется следом за ним, правда, на каблуках, которые стучали чуть тише его сердца, делала она это медленнее, и он успел, влетев на третий недостроенный этаж, где до этого держали Васю, юркнуть в ближайшую дверь и захлопнуть ее буквально перед Машиным носом.

– Так ты живой! – удивленно произнесла она, подходя к двери, в то время как он лихорадочно запирал ее, оттягивая ручку на себя. – И куда собрался?

Пашка вцепился замерзшими, непослушными пальцами в воротник куртки. Пальцы снова заныли, точно их ломали заново. Мочевой пузырь тоже запротестовал, а вокруг пупка все собралось в неприятный тугой комок, полный ощущения беззащитности. Пашка вспомнил длинные черные ногти и сам не заметил, как захныкал.

– Пашенька, не глупи, открой мне дверь, – снаружи поскреблись и подергали ручку. – Открой, или я Мансура позову, он там как раз скучает. Его на стрелу не взяли, оставили со мной на шухере.

Пашка помотал головой, сразу не сообразив, что она его вообще-то не видит. Но казалось, что видит – и под кожу пробирается. Ни Мансура, ни других братков он так сильно не боялся. Он поднес ладонь к лицу и впился в мягкое зубами – боль мгновенно отрезвила мысли, но новых идей, куда теперь бежать, не появилось. Продолжая крутить ручку, Маша тихо позвала его:

– Паш… Если ты живой, значит, Вася тоже? – В ее голосе угадывалась искренняя надежда, поэтому он сухо ответил:

– Да. Живой. И на свободе.

Пока она молчала, думая свои не подвластные никому мысли, Пашка думал свои – куда его тут спрятать, чертов камень? Не в унитаз же смывать. Надо убедиться, что он исчезнет навсегда. Выдвинув ящик тумбы, единственный из всех имеющихся, он бросил камень туда.

– Паш, – уже тверже, привычным своим голосом с металлическими нотками, сказала Маша, и даже сквозь дверь он чувствовал на себе ее взгляд. – Открой. Дверь. Или будет больно.

Пашка потер глаза костяшками, подавляя всхлип, как в детстве, когда другая женщина с таким же голосом и взглядом стояла за дверью и приказывала открыть. Иначе линейкой били, если он не слушался с первого раза, не только по рукам. Он включил воду, умыл лицо, ощупал повязку на глазу. Хорошо, что осколки от разбитых братками Шибанова очков не попали в роговицу. Но глаз все равно не думал заживать, а Маша заживляла только то, что портила сама. И все равно раны, нанесенные ей, хоть и не оставляли следов, были намного страшнее этого выбитого глаза. Пашка выдохнул, когда с той стороны двери послышалось очередное железное: «Паш». Отперев замок, он сделал шаг назад, и Маша вошла, осматривая ванну. Пахло от нее, как и всегда, дорогим бабским ароматом, но у Паши этот запах теперь плотно ассоциировался с болью – не той, которая успокаивает, когда знаешь, что ты ее контролируешь и она кончится в любой момент, а другой. Которая будет в самых уязвимых местах и так долго, как пожелает Маша.

– И что ты тут делаешь? Прячешь от меня что-то?

Конечно, она выдвинула ящик на себя. Только Пашка с не меньшим удивлением, чем она сама, уставился на пакет конфет и печенья внутри. Камня не было.

– На сладкое потянуло? – хмыкнула Маша. – Непредсказуемо, ничего не скажешь… Как ты попал в дом? Где все?

– Все там остались, – опуская глаза в пол, проговорил Пашка. Стоять перед ней в полный рост, не втягивая голову в плечи, он не мог. Она давила, как пресс. – Я убежал.

– А Вася?.. – снова спросила она, и давление почти прекратилось – будто огромная глыба больше не падала, а висела сверху.

– Его забрали. Мои.

Маша