Книга Лев пробуждается - Роберт Лоу

— Покамест, — отвечал и протянул руку. Полупарализованная, чуть запинающаяся Изабелла приняла ее, позволив вывести себя. Подошедший сзади Хэл набросил ей на плечи теплый плащ и капюшон, чтобы защитить от холодного благословения дождя.

В темном дворе монастыря стояли лошади и еще группа всадников. Изабелла почувствовала руку, вздергивающую ее длинные юбки выше колен, а потом Сим поднял ее, бормоча извинения.

— Затейливого седла нет, графиня. Езжайте, как обычно ездите.

Его ухмылка казалась ярким светом, а потом рядом с ней оказался Хэл, и Брюс повел кавалькаду прочь по булыжникам, корням и вонючему мусору улицы, к свежему ветру с моря, кружащему голову и уносящему ее замешательство прочь.

— Изабелла, — сказал Хэл, и она подалась к нему, а затем встретила его лицо солеными, ищущими, омытыми дождем губами, впившимися так же яростно, и его собственные, пока лошади не разделили их.

— Да уж, — иронично заметил Брюс по-французски, — не обращайте ни малейшего внимания на мое участие, право, ибо подобная галантность и отвага для подобных Брюсам — старая ветошь да гороховая похлебка.

Изабелла, рассмеявшаяся от пьянящего осознания всего этого, повернулась было ответить и вдруг услышала голос из тьмы, от крохотной фигурки на большом коне поблизости.

— Нельзя конфузить даму.

— Псаренок! — сказала графиня и увидела его широченную улыбку, просиявшую во тьме. Потом внезапно, как удар, пришла мысль о Клотильде, томящейся в неволе, как птаха в силках. Но, поняла Изабелла, как бы ни жаждала она освободить девочку, ей нипочем не уговорить этих людей на такое — да и не следует.

Она плакала так горько, мешая слезы и сопли с дождем, пока Хэл пытался подвести лошадь достаточно близко, чтобы утешить ее, что пропустила горестное ворчание Киркпатрика. Но Хэл слышал.

— Доведется заплатить дьявольскую цену, когда Бьюкен прознает, что его жену умыкнули, аки говяду из загона, а его сребро кануло втуне.

И уж вовсе никто не прозевал дождевые брызги ликования Брюса, обернувшегося к ним с ухмылкой до ушей.

— Раны Господни, как бы мне хотелось увидеть его лицо, когда ему скажут!

Смех его утонул в яростном набате. Разрушитель Миров, смятенно подумал Хэл.

Глава 11

Хердманстонская башня

Праздник Святой Теневы, Матери Кентигерновой, июль 1298 года

Она пробудилась под пение птиц в окружении легкого аромата свежей зелени камыша, вливающегося через высокое окно с распахнутыми из-за ночной духоты ставнями. Однако прошел дождь, жара спала, и насекомые с жужжанием мельтешили туда-сюда. Но грубая беспардонность древесного дыма попрала краткий миг небесного блаженства.

Ее нога была поверх его ноги, покрывало отброшено в сторону; он пробудился, когда она смотрела на пульсацию жилки у него на шее. Ложбинка шрама от оспы поманила ее взор вниз вдоль мускулистого плеча к другому шраму — более глубокому бледному рубцу. Рана от ристалищного копья — по счастью прошедшего вскользь; ударь оно в полную силу, оторвало бы руку целиком.

При мысли об этом кожа у Изабеллы похолодела, покрывшись мурашками. Даже за столь краткое время она изучила тело этого мужчины почти так же хорошо, как собственное, каждую родинку и каждый шрамик — а шрамов немало, заметила она, поддразнивая его за беспечность.

— Но ни единого на моем лике, ласточка, — ответил Хэл чуть ли не с прискорбием. — У каждого, кого считают великим рыцарем, лицо вроде смятой льняной простыни, насколько я ведаю.

Он зашевелился, проснувшись от ее игривых пальцев, и наконец закряхтел, когда она дошла до его ажитации.

— Мощи Христовы, женщина, нежли нет церковных законов, управляющих этим? — гортанно проворчал Хэл, когда она накрыла его собой. — Коли есть, мы обречены.

— Дни пиров, дни постов да регулы, — пробормотала Изабелла. — Тягость, отнятие от груди и сорок дней после родов.

Прекратив лобызать его, она подняла глаза.

— Я знаю их все, ибо сие дало мне возможность уклоняться от супружеских обязанностей не реже раза в неделю по каноническому праву и чаще того с помощью ухищрений.

— Уже обречены, — слабо простонал Хэл, — так что грех останавливаться теперь.

— Поганки, — пробормотала Изабелла, и Хэл, не без труда собравшись с мыслями, в конце концов нашел ответ.

— Мухоморы, — выдохнул он и тотчас же парировал, пока не вылетело из головы. — Сучка.

Изабелла тут же остановилась, игнорируя негодующие возгласы Хэла.

— При подобных обстоятельствах, — чопорно заявила она, — мог бы подыскать чего получше.

— Ты просто не знаешь, — уколол он, и Изабелла нахмурилась, рассеянно вернувшись к тому, чем занималась, хотя и без энтузиазма, ломая голову над загадкой.

— Течка, — в конце концов проговорила она, тут же завизжав, когда Хэл перевернулся, опрокинув ее на спину.

— Нет, — выдохнул он, меняя изгиб губ, пока она не начала тихонько охать. — Я победил. Вязка.

Случка для сохранения породы — к месту, подумала Изабелла, порывисто вдыхая, когда он принялся вспахивать длинную глубокую борозду, отчего ее сознание надолго потонуло в ослепительно-белом сиянии. В последовавшей за этим дремоте, чувствуя кожей приятно холодящий пот, она смутно слышала топот и откашливание внизу.

Господская спальня в Хердманстоне расположилась на вершине квадратной башни, и выше ее возносится только зубчатая галерея, подняться на которую можно лишь по приставной лестнице. Двери в покое государя нет, и подниматься к нему надо снизу по винтовой лестнице, выходящей к мощной резной балюстраде.

В нем есть собственное отхожее место, крепкая дубовая кровать с четырьмя столбами и тяжелыми выцветшими занавесами — синими, с золотыми совами, увидела Изабелла, — столом, стулом, лавкой и двумя большими сундуками; но что лучше всего для Изабеллы — одним окном в человеческий рост с врезанными сиденьями, позволявшими усесться с шитьем на ярком солнышке. Такого могла пожелать женщина, и Хэл подтвердил это.

— Моя мать, — поведал он. — Она умерла, когда я был юн, но даже тогда знал, что отец ни в чем не может ей отказать — даже в такой блажи, как это окно, проделавшее дырищу в доброй крепкой стене.

Дыра и в самом деле немалая, с бархатными занавесами, выцветшими от былого малинового до пыльно-розового цвета. И снабжено прочными ставнями для таких дней, когда в Лотиане хлещет дождь, то есть, почитай, на каждый день.

Ниже, в футе от верхней площадки, спал Псаренок, будто сторожевой пес, и если он и слыхал их отчаянное пыхтение и ее визги, это не имеет особого значения, ибо большей приватности Изабелла не знала за всю свою жизнь — и это больше, подумалось ей, чем она заслуживает.

Ниже расположились главная зала и главный вход, укрепленный стальными вратами и толстой дверью в двадцати футах вверх по толстой стене, до которых приходится добираться по мощенной булыжником дорожке, а затем через съемную деревянную платформу.