Книга Наизнанку. Личная история Pink Floyd - Ник Мейсон

Я понимал, что Дэвид не просто так не желает объединения Pink Floyd на «Live 8». Группа была в нерабочем состоянии, а Дэвид в последние годы работал над сольными проектами. Он знал: едва мы сыграем, все (включая фирмы грамзаписи, прессу и наших фанов) потребуют от нас какого-то нового продукта и объявления о гастролях. С точки зрения Дэвида, момент был чертовски скверный – поэтому в свете последующих событий Дэвид, я думаю, принес самую большую жертву.

Боб спросил, не помогу ли я уговорить Дэвида. Я сказал «нет» – я считал, что мой голос ничего не изменит и, более того, может оказать совершенно противоположный эффект. Как я заметил позднее, можно завести коня в воду, но нельзя заставить его пить, а Дэвида нельзя было даже подвести к воде. Но вот если подвести Уотерса (сиречь воду) к Дэвиду, может, что и получится…

Мне казалось, я должен что-то предпринять – хотя бы рассказать Роджеру. Но я не хотел, чтобы Роджер подумал, будто я использую нашу недавно восстановленную дружбу, чтобы просить об одолжениях, и я вполне сознавал, что он двадцать лет вкалывал, строя успешную сольную карьеру. Питер Гэбриел как-то раз сказал, что, вернувшись в Genesis после стольких лет работы в одиночку, он бы многое потерял: как будто играешь в «змеи и лестницы» и съезжаешь в самый низ по длиннющему удаву.

Надо было действовать осторожно. Я написал Роджеру по электронной почте и очень робко упомянул – мол, Боб хочет, чтобы мы помогли ему спасти планету. Если Роджер не ответит – ну и ладно. По крайней мере, свой, пусть и довольно жалкий выстрел я все-таки сделал.

Роджер ответил тотчас – спросил, чего именно хочет от нас Боб. «Если честно, я толком не понял», – написал я, прибегнув к той самой смеси двуличия и дипломатии, что отметила наш первый разговор в политехе на Риджент-стрит сорок с лишним лет назад. Тогда Роджер позвонил Бобу. В трубке урчал и грохотал домашний быт Боба, но Роджер все-таки сумел уяснить, что Боб хочет нашего воссоединения. Тут хозяйство Гелдофов взяло верх, и Боб пообещал перезвонить.

Идея снова сыграть вместе на политически близком мероприятии мигом вдохновила Роджера. К тому же Боб не собирал деньги – Боб хотел поднять глобальный вопрос, касающийся всех, донести внятное послание о необходимости бороться с бедностью до лидеров государств, которые через несколько дней после концерта приедут на саммит «Большой восьмерки» в отель «Глениглс».

Боб перезвонил Роджеру спустя две с половиной недели. Роджер спросил, когда планируется концерт «Live 8», и внезапно узнал, что до концерта осталось меньше месяца и раздумывать некогда. Роджер сказал, что сам возьмет быка за рога и позвонит Дэвиду. «Привет, – сказал он, дозвонившись, – по-моему, мы должны сыграть». Дэвид по-прежнему колебался: ему казалось, и гитарная техника, и вокал у него заржавели – аргумент, который Роджер опроверг тотчас. Дэвид попросил времени на размышления. Размышлял он двадцать четыре часа – и весьма успешно.

Вот так и вышло, что в одну июньскую пятницу за каких-то три недели до концерта Дэвид позвонил Бобу, Роджеру и мне и сказал: «Давайте сделаем». Всем было ясно, что, поскольку центральная идея «Live 8» – обратить взгляд общественности на проблему, воссоединение Pink Floyd привлечет к концерту дополнительное внимание. Впрочем, Роджер твердо заявил, что при любом раскладе не готов выступать на разогреве у Spice Girls или какой-нибудь трибьют-группы АВВА. Несмотря на это, Боб теперь почитал Роджера за великого дипломата – вот уж точно, новая страница в истории.

Я подозреваю, перед «Live 8» все мы шли на репетиции не без трепета, однако получилось хорошо – приятный коктейль профессионализма и юмора. (См. также фото на с. 478–479.)

Однако оставался еще один человек, которого надо было уговорить. В первой стадии переговоров Рик не участвовал – они в основном касались Роджера и Дэвида, – но при воссоединении группы без Рика было никуда. Раз уж выступаем, надо все сделать как следует. Уговаривать не пришлось – Рик сказал «да», хотя и дрогнувшим голосом, слегка пугаясь перспективы добровольно ступить на территорию, которая некогда была для него какой-то гладиаторской ареной.

Несколько недель жернова слухов работали почище мельницы для перца в итальянском ресторане, и наконец к воскресенью новости официально вырвались на волю. Дэвид выпустил официальное заявление, в котором совершенно справедливо сказал, что «любые прошлые ссоры между Роджером и группой в таком контексте представляются совершенно пустяковыми». Роджер, отвечая на обвинения в том, что, мол, пожилые рок-музыканты нашли повод продвинуть свою дискографию, злорадно парировал: «Циники станут насмехаться. И насрать на них!»

Для авторов передовиц поистине настал праздник. Топоры зарыты, склоки забыты. Центральные газеты и кое-какие таблоиды кишмя кишели эскадрильями летучих свиней. С нами связался Ричард Кёртис – сказал, что, если группа способна договориться о сет-листе, саммит «Большой восьмерки» наверняка сумеет выдать конкретные обязательства и решить проблемы Африки.

Невесть почему наши внутренние трудности – ничем не отличавшиеся от трудностей многих других групп – были раздуты до мифических пропорций и обернулись величайшей междоусобицей в истории рок-н-ролла. Все это пережив, я могу честно заявить (и, надеюсь, наглядно отразил в книге), что никакой Третьей мировой войны между нами не было – а если и да, должен сказать, мне выпала славная война.

Группа на «Live 8», слева направо: Джон Кэрин, я, Рик, Дик Пэрри, Кэрол Кеньон, Роджер, Тим Ренвик и Дэвид.

Меня повеселила пародия Тоби Мура в «Таймс»: читатели получили возможность «эксклюзивно заглянуть» на репетиции группы, где все мы сидим в студии, а толпа адвокатов совещается, можно или нельзя играть фа-диез. Еще мне понравилось приписанное мне замечание о том, что рок-н-ролл – это «склоки, упреки и адвокаты». Одна газета также доложила, что сестра Сида Розмари спросила его, что он думает о нашем воссоединении. Он вообще не ответил, сказала Розмари. «Он больше не Сид», – пояснила она. Уже много лет назад он снова стал Роджером Барретом.