Книга Ябеда - Сэм Хайес

— Я в тюрягу больше не сяду! Нет! Черта лысого! — истошно вопит Бернетт. — Тебе сошло с рук, когда ты выпустил кишки той соплячке в церкви. Теперь твоя очередь мотать срок!

— Жаль, тебя заодно не пришил… — словно камни с моста, падают слова Мика.

Тебе сошло с рук, когда ты выпустил кишки той соплячке…

Мир вокруг замирает, только свистит в ушах ветер.

— Ты убил Бетси? — чуть слышно шепчу я, потому что кричать уже не могу. Сил едва хватает держаться за прутья.

Мик поворачивает ко мне лицо. Человека, которого я знала, больше нет; есть тот, кто двадцать лет являлся мне в ночных кошмарах. Я вышла замуж за убийцу Бетси, изверга, который уничтожал мою жизнь. Правда налетает порывом снежной бури, предвестием вечной зимы. Я во всем разобралась, все поняла… но не это. Про Бетси я не додумалась.

Я пододвигаюсь к Джози, перехватывая пальцами прутья решетки.

— Держись, Джози!

Какая непереносимая боль. Сорваны последние лоскутья лжи. Теперь я знаю, с чем все это время мирилась. С чем заставила жить родную дочь.

Мелкими шажками я переступаю по выступу все ближе, ближе к дочери. Нет, я не дам ей погибнуть.

Внезапно Эдам кидается на Бернетта и стаскивает вниз. Они сплетаются в клубок рук, ног, хриплых выкриков и зуботычин. Эдам ударяется головой о бетон дороги, Бернетт мгновенно вскакивает и бросается к Мику, норовит дотянуться, вцепиться в него. Мик в ответ лягается:

— Отвали, мать твою! Я не собираюсь в тюрягу!

Отвлекшись на Бернетта, он уже не так крепко держит Джози.

— Ты не сядешь в тюрьму, Мик. Только дай мне забрать Джози. — Ветер хлещет меня по лицу. — Вот так, хорошо, не торопись… Пускай она подойдет ко мне.

В этот момент Бернетт сбивает Мика с ног, тот с воплем срывается и повисает на руках.

Джози без поддержки пошатывается…

Дико вскрикнув, я ловлю ее — она уже опрокидывается назад — и притягиваю к решетке, намертво обхватываю за талию. Теперь я ее не выпущу. Теперь я буду держать ее сколько хватит сил.

Мик побелевшими пальцами цепляется за жизнь.

— Кончено, Мик! — хрипит Бернетт. — Сейчас сдохнешь, мразь!

Сокрушительным ударом кулака Эдам сшибает Бернетта на землю и в два прыжка взлетает на ограду. Глаза у него черны от бешенства, его не остановить никому и ничему.

— Не-е-ет! — воет Мик, взглядом взывая о помощи.

В толпе ахают, вскрикивают. Джози дрожит, ее рыдания разрывают мне сердце.

— Все позади, Джози. Не двигайся, не смотри…

Я знаю, что сейчас произойдет. Что должно произойти. Эдам все ближе подбирается к Мику.

— Ах! Ты! Подонок! — Каждое слово Эдам сопровождает ударом ноги, которая плющит сведенные пальцы Мика. — Ты убил мою сестру!

Мик неотрывно смотрит на меня — эти мгновения вбирают всю нашу с ним жизнь.

Еще один, последний удар. Пальцы разжимаются.

Три секунды — и смерть. Это я знаю.

— Господи… господи… господи… — твержу я без остановки, прижимая лицо Джози к своему плечу.

Все тело одеревенело, не слушается. Внезапно чьи-то сильные руки тянут у меня Джози. Нет, не отдам!.. Но это Эдам из последних сил проталкивает ее за решетку.

Еще две пары рук подхватывают меня под мышки — мужчины из толпы тащат меня на мост. Я повисаю тряпичной куклой, а секундой позже утыкаюсь головой в грудь Эдама, и он обнимает сразу и меня, и Джози, которая оказывается между нами. Я реву в голос, но голос не мой, чужой. Сквозь рыдания различаю прерывистое дыхание Эдама и топот — полиция наконец добралась до места. Полицейские устремляются в толпу и собирают в кучу всех подряд, не зная еще, кто в чем замешан и что вообще произошло.

Эдам отводит нас от ограды, трясущимися руками развязывает тугие узлы на затылке, на руках у Джози. Дочь бросается мне на шею. Кровавые отметины от кляпа тянутся поперек ее осунувшегося лица. Я прижимаю к себе мое сокровище — единственное, что у меня осталось.

— Все прошло, дорогая, все кончилось… — Наши слезы смешиваются, мы дрожим как одно целое, и облегчение на время охватывает нас обеих. — Господи, Эдам! Как такое возможно? Мик!

Эдам гладит меня по голове и где-то находит силы, чтобы сказать, что теперь все будет хорошо, что теперь нам ничто не грозит.

Как мы переживем такое? У меня подкашиваются ноги, и я валюсь на мостовую. Какой-то детектив отводит Эдама в сторонку.

— Мама! — Джози падает рядом, обнимает. У нее царапины на скулах и на лбу. И следы от веревок на запястьях. Она трет их, судорожно всхлипывая. — Он меня запер, а сам притворялся, будто это я в сети. Говорил, что… — Она захлебывается плачем. К нам подходит полицейский. — Он… он говорил, если не доберется до тебя, то убьет меня. Раз, говорит, ты ее дочь, туда тебе и дорога.

На другой стороне моста полицейские поставили на ноги Бернетта. Тот еще стоит нетвердо, качается, но уже в наручниках. Эдам объясняет, что произошло.

Кто-то трогает меня за плечо. Вздрогнув всем телом, испуганно оборачиваюсь… и вижу констебля Шелли.

— Тише, тише. Теперь вы в безопасности.

— Мой муж… — ошеломленно говорю я. Она оказалась права.

Подбегают санитары с одеялами. Я опять рыдаю, не понимая, кричу я или это бьется во мне вина, которая уже поселилась в душе; вина, от которой мне не избавиться до конца своих дней.

Эдам снова рядом. Я отворачиваюсь, когда желудок сводит судорогой.

— Нам надо о многом расспросить вас и вашу дочь, — говорит детектив, присев возле меня на корточки. — Давайте поедем в какое-нибудь тихое место.

Кивнув, я с трудом встаю на ноги, помогаю подняться Джози. Нас отводят к машине без опознавательных знаков. Мы втроем — Эдам, Джози и я — забираемся на заднее сиденье. А вокруг полиция освобождает мост от зевак, оцепляет всю территорию. Мы отъезжаем, и нас накрывает внезапная, благословенная тишина. Минут через двадцать нас заводят в полицейский участок. Я выпотрошена, как покинутая раковина. Единственное, что заставляет биться сердце, — это дочь, которую я чуть не потеряла.

Мы в комнате для допросов. Прищурившись, я смотрю на него. Из глубин памяти всплывает знакомое лицо. Да, это он. Его специально вызвали. Он берет меня за руку, коротко улыбается:

— Нина Брукс. Сколько лет, сколько зим. Мы позаботимся о тебе.

— Вы это уже говорили однажды, и тогда я вам поверила.

— Знаю. Прости, Нина.

Морщин на лице Марка Мак-Кормака прибавилось, и живот под рубашкой выступает явственней. Но в целом он в хорошей форме — для человека, который на двадцать лет старше того Мак-Кормака, что пришел мне на выручку. Мне словно опять восемнадцать.