Книга Женщины его жизни - Звева Казати Модиньяни

– Беги в палаццо, – приказал он Бруно. – Скажи шоферу, что дедушке стало плохо. Скажи, чтоб немедленно ехал сюда и забрал его домой. – Он поглядел мальчику прямо в глаза с такой серьезностью, какой Бруно никогда прежде не видел. – Помни, – повторил Кало, – ты должен сказать только одно: дедушке стало плохо.

Бруно ощутил мучительное чувство тошноты и судорожно сглотнул, чтобы подавить позывы к рвоте. Он услышал запах смерти и никогда больше не сможет его забыть.

Он помчался вниз по склону, рискуя потерять равновесие. Он был потрясен и смутно надеялся, что все случившееся окажется страшным сном. Но поле потемнело на солнце, а цветы утеряли цвет и аромат. Бруно помнил только одно: он должен как можно скорее прибежать домой, сказать Джакомо, что дедушке плохо, и вернуться с ним к подножию холма, чтобы отвезти барона на машине в палаццо.

«Хорошо, что крестной нет, – подумал он. – При ней было бы трудно сохранить все в секрете».

Бруно проехал с шофером по пыльным деревенским дорогам до ближайшей точки у подножия холма, на котором наемный убийца застрелил барона Монреале. Но неужели это правда, неужели действительно произошло страшное событие, перевернувшее его жизнь?

Мальчик увидел Кало, шагавшего по высокой траве ему навстречу. Он медленно и уверенно ступал, неся на руках безжизненное тело старика с белоснежными волосами, развевавшимися на ветру. На суровом лице Кало было выражение сдержанной скорби, как у осиротевшего сына.

Бруно бегом бросился к нему.

– Машина внизу, – сказал он.

– Я видел, как вы подъехали. – Он без труда преодолел щебеночную насыпь и вышел на дорогу.

Бруно открыл заднюю дверцу, и Кало уложил тело старика на сиденье, устроив его между собой и Бруно. Он надвинул охотничий картуз на глаза барону, чтобы тот выглядел уснувшим.

– Помоги мне его поддержать, – приказал Кало мальчику. – Никто ничего не должен знать.

Шофер тронулся, не задавая вопросов и не оборачиваясь. Въехав в кованые ворота, машина остановилась у задних дверей палаццо. Кало вновь поднял тело барона и стал подниматься по лестнице. Ему никто не вышел навстречу, слуги как сквозь землю провалились, одна лишь Аннина, высунувшись из дальних дверей, смотрела на него со слезами на глазах.

– Иди работай! – прикрикнул на нее Кало. – Но сперва скажи Джакомо, чтобы сейчас же ехал за доктором Наше. Барон плохо себя чувствует.

Тело Джузеппе Сайевы Мандраскати ди Монреале лежало на громадном ложе в его спальне. На лице, скованном смертью, заметнее проступили черты гордой породы и благородства. Кало преклонил колени, и мальчик тут же последовал его примеру.

– Молись со мной, – сказал Кало.

Бруно поднял голову. Великан заметил, что мальчик потрясен и расстроен, но в глазах у него не было слез.

Они несколько минут молчали, склонив голову. Потом оба сели в кресла у окна. Кало прикрыл тело, чтобы не видно было раны, разорвавшей сердце старого барона.

– Послушай, сынок, – начал великан грубовато-добродушным тоном. – Через два месяца тебе исполнится одиннадцать. Но горе раньше времени сделало тебя мужчиной.

Бруно ждал от него гневных слов и клятвы мщения, его поразило это спокойствие.

– Твой дед знал, что его собираются убить, – продолжал Кало. – Я тоже об этом знал. Я этого боялся, но все не хотел верить. Все надеялся, что никто не посмеет совершить подобное кощунство.

– За что его убили? – простонал мальчик.

– За то, что не захотел приспосабливаться к миру, где нет ни законов, ни правил, – ответил Кало. Душевная мука переполняла его, болью отзываясь во всем теле, в бешено бурлящей крови.

– А как же правосудие? – Бруно чувствовал себя обездоленным и обманутым. Обездоленным смертью деда, которого считал неуязвимым, обманутым фальшью мифа о неприкосновенности баронов Монреале.

– У каждого свое правосудие, – попытался объяснить Кало. – Мы живем по своим законам. Никто никогда не узнает, что твой дед был убит.

– Все равно уже многие знают, – возразил мальчик.

– Многие или нет, это не важно, – ответил великан, – поскольку никто ничего не скажет.

– Заговор молчания, – произнес Бруно с презрением, вспоминая, как отзывался об этом обычае его отец.

Кало прочитал возмущение и осуждение в глазах мальчика.

– Заговор молчания – это не слабость трусливых, – принялся объяснять он, – заруби себе это на носу. Заговор молчания – это преимущество сильных. Это священный и нерушимый закон. Хранить молчание – значит вести себя, как подобает мужчине. Настоящий мужчина знает, когда нужно держать язык за зубами.

– Заговор молчания – это закон мафии, круговая порука. – В голосе Бруно все еще слышалось негодование, он вспоминал ожесточенные споры между матерью и отцом.

Кало немного помолчал, пытаясь найти слова, доступные детскому пониманию.

– Не такая это простая вещь – круговая порука, – веско заговорил он. – Мафия – это всего лишь слово, которое у всех на устах. Мало кто толкует его правильно, гораздо чаще им злоупотребляют. Когда-нибудь ты поймешь.

Но такая перспектива не устраивала Бруно.

– Почему я не могу понять прямо сейчас?

Кало почесал в затылке: ему проще было действовать, чем объяснять. И все же нужно было попытаться еще раз, хотя он и знал, что подлинное понимание придет к мальчику как результат долгого опыта и кропотливой умственной работы.

– Мафия – это всего лишь громкое слово, – снова начал он, – всего лишь признак, самый наглядный признак скрытого заболевания. Если у тебя жар, не вини термометр. Если вскочил фурункул, нечего его ковырять, нужно лечить болезнь, которая его вызывает.

Бруно не слишком хорошо понимал, но интуитивно чувствовал, что в словах великана есть доля правды.

– Мафия – это проявление продажной политической власти, – продолжал Кало. – Это нечистая совесть, грязная душонка так называемых «порядочных людей», укрепляющих свою власть с помощью доходов организованной преступности. Бароны Монреале всегда были ненавистны мафии и грязным политиканам.

– И за это его убили?

– Нет, Бруно, – ответил Кало, грустно покачав головой. – Его убили, потому что он ответил на оскорбление как подобает мужчине.

Опять все стало загадочным и непонятным.

– Ну, может, когда-нибудь пойму, – вздохнув, сдался Бруно.

– Очень скоро, сынок, – успокоил его Кало. – Очень, очень скоро.

Раздался стук в дверь.

– Войдите! – пробасил Кало.

Доктор Танино Наше вошел, снимая на ходу шляпу. Дежурная улыбка застыла на его губах при виде старого барона, распростертого на постели. Кало и Бруно поднялись на ноги.

– Что случилось? – Это был бессмысленный вопрос, да врач и сам это понимал.