Книга Сами мы не местные - Юлия Жукова

— Лиза! Я тебя потерял. Куда ты запропастилась?

— Звонила всем родственникам, — говорю. — Азаматик, я тебя поздравляю, — я привстаю на цыпочки и притягиваю его к себе за косу, чтобы поцеловать, — но мне пока рано праздновать.

— Есть ещё раненые? — огорчается он. — Тебе организовать транспорт?

— Да, и хорошо бы с водителем.

— Может быть, мне с тобой слетать? Я, правда, выпил…

— Нет, ты давай празднуй, ты заслужил. Тебе все передают поздравления, и моя мама, и твоя, и Сашка, и Арон.

На самом деле никто ничего не передавал, но это ведь и без слов очевидно, правда? А вот про папашу ему пока лучше не знать…

Тем временем празднующие принялись петь торжественные марши под аккомпанемент уже знакомых мне причудливых инструментов. Мы просачиваемся между двумя компаниями, раздирающих глотки примерно на таком тексте:

Долго длились поколенья,

Мир с собою воевал —

День дланью приминал

Миллионы жизней.

Танн!

Дряхлый, старый, сумасшедший,

Седым, уродливым стал гольп —

Должен был по предсказаньям

Скоро уступить иному.

Танн!

Жизнь катит в гору!

Танн!

Жёлтого шакала гольп

Почернел углём пожарищ,

Ждал чёрный император

Покорения Муданга!

Танн!

Накось выкуси!

Красной молнией

Полдень пал.

Конницы слыша топот,

Красным день стал.

Красной степью чёрный джингош,

Как побитый пёс, убегает.

Танн!

Жарким пламенем

Полдень пал.

Жизнь, как стекло, дробя,

Жарче бой стал.

Жалкий чёрный бандит джингош,

Жизнь спасая, в степь убегает.

Танн!

Несмотря на принятую дозу хримги Азамат проворно договаривается с каким-то трезвенником насчёт унгуца, отдаёт мне свой свитер и жареного сурка с термосом чая, после чего я гружусь в неторопливого вида унгуц и улетаю на северо-запад. Уже с воздуха звоню Ориве, проверяю, действительно ли в моей импровизированной больнице все живы, и наказываю ей собрать Арону чемоданчик-аптечку, а то мой, боюсь, так и остался на джингошском корабле.

Я очень благодарна пилоту, который невозмутимо ведёт унгуц, не обращая внимания на белобрысую земную женщину, час назад ставшую Хотон-хон (что бы это ни значило), в голубом шёлковом платье и буром мужском свитере, свирепо уплетающую жареного сурка.

Арават живёт в городке на берегу реки со звенящим названием Хинделин, это примерно на полпути от Ахмадхота в Худул. На востоке, за горами дымно, а когда мы поднимаемся повыше, проглядывают чёрные выгоревшие проплешины — там, куда пришёлся джингошский удар. Пилот, тоже заметивший пожарище, цокает языком.

— М-да-а, леса пожгли о-го-го… Вдоль всего Сиримирна такие язвы. Хорошо хоть снег ещё лежит, по лесу не пошло… Так мало того, в северных горах где-то вулкан извергся, там тоже лес погорел. А ещё, говорят, за Сирием круг какой-то нашли, в снегу протопленный, и всё кровью залито. Не знаем даже, кого там убили, наших или чужих. Вы уж, Хотон-хон, мужу передайте, чтобы разобрался, а то ведь жуть…

Я киваю, не отрываясь от сурка. Вот, значит, где мы были.

Мы садимся прямо посреди городской улицы, распугивая детей, гусей и собак. Стоит открыть крышку кабины, как мир взрывается звуками — лай, кудахтанье и блеянье, визги-писки, стуки-лязги, женское причитание, мужские окрики через улицу. Как только я, сверкая ляжками, выбираюсь из унгуца, подбегает Арон, успевший долететь первым.

— Хотон-хон! — голосит он на весь город, по-моему. Шума становится в два раза меньше: все люди замолкают и оборачиваются. — Я всё привёз, как вы велели!

— Спасибо, родной, — говорю, одёргивая свитер. — Может, в дом пойдём?

Дом у Аравата тоже стоит в саду, как наш сгоревший стоял, но зато он просто огромный. Четыре этажа, насколько я могу видеть, ещё и внизу какие-то пристройки лепестками, чем-то похоже на мечеть. Саманные стены украшены цепочками геометрических орнаментов, образующими контуры гигантских цветов, в серёдке которых голубеют окна. Дверь распахивается нам навстречу крылом бабочки. Понятно, откуда у Азамата инженерные таланты.

Безмолвный молодой слуга проводит нас в покои хозяина дома — огромную светлую комнату со сводчатым потолком. У открытого окна белеет постель, а в ней борода.

Арон вносит вслед за мной обещанный чемоданчик и, пятясь, удаляется из комнаты. Я подхожу к пациенту.

— На что жалуемся? — спрашиваю как можно более безразлично.

Он смотрит в окно. Если бы я не знала, что передо мной Арават, то вряд ли узнала бы. Он бледный, лицо вытянулось, белые волосы всклокочены и расползлись по подушке, белая рубашка, белое одеяло… короче, в пору в гроб класть. Он, видимо, и сам так считает.

— Всё-таки пришла? — спрашивает через силу. Судя по характерной невнятности речи и спёкшимся губам, у него обезвоживание.

— Что именно с вами случилось?

Он издаёт хрип, притворяющийся смехом.

— А говорила, недостоин…

Я трогаю его лоб — горячий, как печка.

— Вы ранены? — продолжаю допытываться.

— Тебя Азамат прислал? — спрашивает. — Я его не звал прощаться.

— Никто меня не прислал, — говорю. — Вы мне скажете, в чём проблема или нет?!

— Скажи ему, если хочет просить, чтобы я смило…смилоти…

Я рывком откидываю с него одеяло, чтобы выяснить уже, куда его ранили, но он внезапно меня отталкивает, да так сильно, что мне приходится сделать два шага назад, чтобы удержаться на ногах. Ладно, не хочешь по-хорошему, будем по-плохому.

Выхожу на просторное крыльцо. Там сидит Арон с каким-то мужиком, вокруг скопилась небольшая толпа.

— Он не в себе и отказывается говорить, — сообщаю я. — Кто-нибудь может мне объяснить, что именно с ним случилось?

Мужик на ступеньках, заметив меня, встаёт.

— Так джингоши напали, — разводит он руками. — Побили его… Он их, конечно, тоже побил. Троих убил один, потом мы подоспели и…

— Куда именно его били? В какое место больше всего?

Мужик теряется.

— Ну… вот сюда… и сюда… везде помаленьку, а как же…

— Ясно, — вздыхаю. — А что, здесь вообще целителя нет?

— Есть, — отвечает сосед. — Но Арават не пожелал обращаться.

Я только кривлюсь. Пару секунд оглядываю толпу, размышляя, не позвать ли троих-четверых мужиков подержать этого героя, пока я буду его осматривать. Но боюсь, как бы они не приняли его сторону. Возвращаюсь в спальню. Арават зыркает на меня из-под натянутого до самых глаз одеяла. Я поворачиваюсь к нему спиной и заряжаю шприц снотворным. Будем, как с Алтошей в старые добрые времена…