Книга Властелины моря - Джон Хейл

«Почему наибольшая нагрузка выпадает на гребцов, находящихся в средней части судна? Потому ли, что весло становится неким подобием рычага? Если так, то в точку опоры превращается уключина (ибо она пребывает в неподвижном положении); а в массу, сопротивление которой преодолевает весло, – морская поверхность; а в силу, приводящую в движение рычаг, – гребец». Эти наблюдения особенно относятся к квадриремам и квинкеремам, где на веслах сидят по двое и гребец, находящийся дальше от борта, на самом деле в большей степени использует силу рычага.

«Отчего руль, столь маленький и находящийся на самой корме, обладает такой мощью, что даже самые тяжеловесные суда повинуются малейшему, не требующему от рулевого никаких особенных усилий, движению весла? Не потому ли, что руль – это тоже рычаг, которым орудует рулевой?»

И еще:

«Почему чем выше поднята рея, тем быстрее идет корабль, при том, что тип паруса и сила ветра остаются одними и теми же? Не потому ли, что и мачта – это тоже рычаг, гнездо, в котором она укреплена, – точка опоры, масса, которую она приводит в движение, – сам корабль, а движущая сила – ветер, надувающий парус?»

Любимым учеником Аристотеля был Теофраст, верный его спутник еще с тех самых пор, когда он усердно занимался морскими штудиями на Лесбосе. В своей монументальной «Истории растений» Теофраст воспроизводит рассказы корабелов, связанные с древесиной, традиционно используемой при кораблестроении, и приводит образцы, наиболее подходящие для той или иной части триеры. В его разысканиях отражается даже народная мудрость лесничих, которым ведомо, в какое время года какое именно и на какой стороне склона – северной, тенистой, или южной, открытой солнцу, – надо валить дерево. В своем трактате Теофраст повествует об одном чуде. Кто-то воткнул лопасть весла из оливкового дерева в горшок с влажной землей. Через несколько дней оно внезапно ожило и на нем появились зеленые листья.

Еще один последователь Аристотеля, ученик, чье имя история не сохранила, писал в своей книге «Метеорология» о погодных и атмосферных явлениях. Автор отмечает, что радуга возникает, когда в брызги воды, поднятые ударом весла, вонзается луч солнца.

«Радуга, которую мы видим в момент, когда весла застывают над поверхностью, переливается так же, как и радуга на небе, только цвета ее – скорее багровые, нежели красные – более напоминают блики лампы».

С точки зрения научных изысканий можно утверждать, что афинский флот стимулировал их более, чем что-либо иное.

Ну а сам Аристотель в эти годы работал над «Политикой» и «Никомаховой этикой». В конце последней он пишет: «Из наблюдений за существующими явлениями (конституциями) следует извлечь урок, какие из них способствуют сохранению, а какие разрушению городов». С точки зрения Аристотеля, одной из таких разрушительных сил является море. Он выделяет четыре типа людей моря: те, кто, подобно афинянам, имеет дело с триерами; паромщики, как, например, жители острова Тенедос; торговцы, вроде тех, что живут в Эгине или на Хиосе; и рыбаки, как в Византии или Таренте.

По Аристотелю, даже морская торговля наносит городам некоторый ущерб, ибо она порождает нашествие иноземцев с их экзотическими товарами. И все же главный враг правильно организованного государства не торговля, а триеры. Аристотель редко в чем соглашался с Платоном, но в отношении к талассократии они были едины.

Среди одиннадцати ступеней, или революций, в жизни Афинского государства Аристотель выделяет седьмую, называя ее «конституцией, на которую указывал Аристид и которую довел до завершения Эфиальт, лишивший ареопаг большинства его традиционных прав. Тогда город, пойдя на поводу у демагогов, ратовавших за владычество на море, совершил одну из крупнейших своих ошибок».

В формировании национального характера играет свою роль география.

«В Афинах имеется различие между жителями собственно города и обитателями Пирея – последние более демократичны в своих воззрениях».

В конце «Политики» Аристотель рассматривает значение моря в правильно устроенном государстве. Город, взыскующий величия или хотя бы просто безопасности, может столкнуться с необходимостью строительства флота. В этом случае, рассуждает Аристотель, единственно надежный путь – отстранить гребцов и других моряков от участия в политике.

«Не должно большим группам людей, так или иначе связанных с морем, умножать количество граждан города, к делам которого они не должны иметь никакого отношения. Военные, поднимающиеся на борт корабля, – свободные люди, гоплиты. Они обладают суверенными правами и властью над экипажем. Везде, где имеется постоянное население и сельскохозяйственные рабочие, должно быть и достаточное число гребцов».

Осудив морскую державу как таковую – что, правда, в Афинах не новость, достаточно вспомнить таких патриотов, как Исократ и Демосфен, – Аристотель соскальзывает на еще более опасную тропу. Морская мощь совместима с верным управлением государством лишь в том случае, если в ней ограничен демократический элемент. Прогуливаясь по рощам Ликея с молодыми людьми, выходцами из богатых семейств, Аристотель внедрял в их сознание мысль, что «демократия триеры» – это зло. Зло как само по себе, так и по отношению к другим. Надо, впрочем, заметить, что подрывные идеи в таком роде быстро распространялись в высших слоях афинского общества и без участия Аристотеля.

В то время, как его ученики изучали опыт разных городов-государств, афиняне готовили поход, имеющий целью основание нового города – колонии на Адриатике. Относительно недавно Афины изрядно пострадали от плохих урожаев и связанного с этим недостатка продовольствия. Геллеспонт и Египет пребывали под пятой Македонии, которая могла в любой момент перерезать морские маршруты доставки зерна. И коль скоро на востоке начинали сгущаться тучи войны, взгляды афинян вновь повернулись в сторону благословенного запада. Только на сей раз они были устремлены не на Сицилию, а на великое Адриатическое море, простирающееся, широко и свободно, от каблучка италийского сапога на север, вплоть до тех мест, откуда видны Альпы. Этот дерзкий и неожиданный (для афинян) замысел основания заморской колонии знаменовал высшую точку в обновлении самого духа Афин.

Цель состояла в том, чтобы «раз и навсегда» обеспечить Афинам свободный доступ продовольствия. Гавань нового города-колонии сделается пристанищем для греков, да и иностранцев тоже, и одновременно – военной базой для борьбы с этрусскими пиратами. В распоряжении колонистов будет собственная небольшая флотилия из четырнадцати кораблей: восемь триер и квадрирем, два транспортных судна и четыре триаконтора.

Во главе экспедиции собрание поставило гражданина по имени Мильтиад. Это выбор символизировал возвращение к старым героическим временам. Семь поколений назад его предок, носивший то же имя, привел афинян к победе при Марафоне. А еще раньше предок предка основал знаменитую колонию во Фракии, на северной стороне Геллеспонота. О значении, которое придавалось адриатической миссии, свидетельствует тот факт, что собрание распорядилось проводить заседания совета в Пирее, прямо на молу, и не расходиться до тех самых пор, пока не будет дан сигнал к отплытию. А на всех, кто ему в той или иной форме воспрепятствует, будет наложен штраф в размере десяти тысяч драхм в пользу самой богини Афины.