Книга Парижские тайны царской охранки - Валериан Агафонов

В докладе Климовича Трусевичу от 6 сентября 1906 года, в котором мы и нашли указание на год назначения пенсии Жученко, имеются еще и следующие интересные строки: «Справедливость требует заметить, — пишет Климович, — что «Михеев» служит теперь не ради денег, а по убеждению…».

Теперь! Ну, а раньше из-за чего служила искренняя провокаторша?

В этом докладе имеются следующие интересные сведения о деятельности Жученко:

«Приехав из-за границы в Москву в конце 1905 года, «Михеев» (охранная кличка Жученко. — В. А.) приобрел здесь связи с боевой организацией социалистов-революционеров в лице известного Департаменту полиции Дмитрия Осиповича Гавронского-Шнестова и сестер арестованного ныне в Ревеле Ильи Фундаминского, почему получал возможность освещать деятельность старых централистов-боевиков, свивших свое гнездо в Москве и влияющих на боевые организации империи в качестве идейных руководителей. Проработав со мною около пяти месяцев первый раз в жизни в качестве «не заграничной агентуры», «Михеев» пришел к отрицательному взгляду на свою работу за границей и стремится вернуться в Москву, где ему удались довольно прочные связи с революционерами.

Это желание «Михеева» обусловливалось кроме того соображениями, что 15 мая он выехал за границу по поручению московской революционной организации, давшей ему поручение к известному «Саше» («кличка «Бекас») — закупщику оружия на 50000 рублей, почему силой вещей «Михееву» теперь необходимо вернуться к пославшей его организации, что он и намерен выполнить, судя по последним ко мне письмам, около 12 сего сентября. Во время своего пребывания за границей «Михеев» по делу «Саши» сносился непосредственно с г-ном Гартингом, а мне только известно из его писем, что миссия «Саши» уже по-видимому закончена».

Опять-таки эти сношения с «Сашей»-«Бекасом» в связи с закупкой оружия на 50 тысяч рублей — тоже весьма прозрачная провокация.

Климович тянет драгоценного сотрудника к себе в Москву, Гартинг упорно задерживает в Париже.

«Veullez прекратить звать «Михеева» в Москву, Semblables precedes невозможны, никогда не соглашусь его перехода к Вам» телеграфирует 14/1 сентября 1906 года взбешенный Гартинг Климовичу, а затем в письме подробно развивает эту тему: «Михеев» — вполне порядочный и честный человек, не найдя сразу в Берлине подходящей обстановки, а главное под влиянием опьянения от своих успехов в Москве, а также вследствие Ваших беспрестанных вызовов, заявил мне, что выезжает к Вам в Москву. Подобное отношение между коллегами, служащими одному делу, я считаю совершенно недопустимым. Дело розыска обставлено и так уже невероятными затруднениями и станет невозможным, если мы будем отбивать сотрудников друг у друга…».

В этой борьбе за Жученко победа осталась за Климовичем: директор Департамента полиции Трусевич приказал Гартингу отдать знаменитую провокаторшу начальнику московского охранного отделения.

В последнем письме из этой интересной переписки Гартинг сообщает Трусевичу адрес сотрудника «Михеева»: Frau Schutchenko CLaudinstr. 10 links, Berlin, W.

В этом же письме Гартинг сообщает:

«Что же касается сотрудника «Саши» (Рабинович), то по проезде моем через Берлин его не оказалось в этом городе, откуда он за несколько дней до моего прибытия выехал в Париж…».

23 ноября 1906 года Жученко была уже в Москве. Последний ее берлинский адрес был: Berlin 0. Elldenauerstrasse, 14 Herrn Leo Struch.

В Москве она играет видную роль в партии соц. — рев. и состоит членом центральной областной партии.

В 1908 году мы видим ее в качестве делегатки на Лондонской конференции партии.

С ноября 1906 года Жученко было повышено жалование до 500 рублей в месяц.

Когда был разоблачен Азеф, и в начале января 1909 года ему в течение многих недель были посвящены целые столбцы в газетах всего мира, Жученко поняла и почувствовала, что скоро настанет и ее черед; в феврале 1909 года она для большей безопасности уезжает из Москвы в Берлин и поселяется в его предместье — в Шарлоттенбурге. Как раз в это время уже возникают против нее подозрения: Меньщиков уже сообщил ее имя Бурцеву.

Но только в августе 1909 года центральный комитет обратился к В. Л. Бурцеву со следующим предложением: «Центральный комитет партии с.-р. собрал ряд данных, уличающих 3. Ф. Жученко в провокационной деятельности. Центральный комитет считал бы полезным предварительно, до предъявления Жученко формального обвинения, сделать попытку получить от нее подробные показания об известном ей из провокационного мира. Центральный комитет полагает, что Вы как редактор «Былого» могли бы предпринять эту попытку, и со стороны готов оказать Вам в этом необходимое содействие».

Бурцев был у Жученко 11/24 августа 1909 года. Их свидание описано Бурцевым в «Русских ведомостях» (№ 293 и 295 от 19 и 22 декабря 1910 года) под псевдонимом «Волков». С другой стороны, в архивах Департамента полиции сохранились интереснейшие письма Жученко к полковнику фон Котену (начальнику московского охранного отделения) с описанием этого свидания.

Прежде всего она немедленно отправила своему начальнику-другу следующую телеграмму: «Micheew ist bekannt durch der historicer. Brief folgt. Zina».

В этих письмах Жученко рассказывает, что Бурцев прежде всего заявил ей, что получил сведения о ее службе в полиции «от охранников»; «Среди с.-p., — заявил он, — подозрений никаких не было. Вас хотели сейчас же убить, но я «выпросил» Вас у них, расскажите все, ответьте на все вопросы и Ваша жизнь гарантирована».

«Спрашивал, — пишет Жученко фон Котену, — о многом, многом, но я отвечала только на пустяковые вопросы. Надеюсь, что все время оставалась спокойной и ничего не выболтала».

При прощании Бурцев, — рассказывает далее Жученко, — сказал мне: «Как человеку честному, жму Вашу руку, желаю всего хорошего».

Действительно, Жученко «ничего не выболтала», и последствием свидания Бурцева с нею было лишь то, что Департамент полиции, как утверждал Меньщиков, понял тогда, что выдал революционерам и Жученко, и Азефа он, Меньщиков.

Когда Жученко была пропечатана как провокатор, это подняло большой шум и в русской, и иностранной прессе, и берлинская полиция, опасаясь различных эксцессов, хотела было выслать из Берлина слишком уж прошумевшую шпионку, но русские власти заступились за своего верного Конрада Валенрода, и немцы в конце концов оставили ее в покое.

В письмах своих фон Котену Жученко принимает позу героини, мужественно ожидающей трагического конца на своем посту, — на своей квартире в Шарлоттенбурге, которую конечно прекрасно охраняли и русские, и немецкие шпионы. Но благополучное существование ее старшего коллеги Азефа, — увы! — скоро лишило ее удовольствия красоваться в этой трагической позе, и уже 24 сентября 1910 года она кончает свое письмо фон Котену сентиментальным вздохом о былом: «От предательства не упасется никто… О, есл и б не Меньщиков! Тяжело, мой друг, не быть у любимого дела! Без всякой надежды вернуться к нему».

Тем же элегическим настроением проникнуто и письмо от Жученко 7 ноября к Бурцеву, которому она «ничего не выболтала». «Осень моей жизни наступила для меня после горячего богатого лета и весны», — пишет сентиментальная и самовлюбленная провокаторша.