Книга Тайны дворцовых переворотов - Константин Писаренко

Ну вот, вроде бы и все. Остается лишь объяснить, почему иностранцы, кроме Шумахера, дружно набросились на Алексея Орлова и Федора Барятинского. Вначале посвященные в обстоятельства ропшинской драмы строго придерживались версии, которую сообщил императрице Алексей Орлов (а та 2 августа поведала Станиславу Понятовскому): Петра Федоровича поразил апоплексический удар; приехавшие врачи ничем не смогли помочь. Секрета из орловского послания никто не делал. Поэтому 9 или 10 июля голландский резидент Мейнерцгаген докладывал штатгальтеру об услышанном от Карла Федоровича Крузе: "Я знаю из уст самаго лейб-медика, который видел бывшаго императора в живых, а затем вскрывал его тело, что Петр скончался от апоплексического удара. Быть может, его спасли бы, если бы во время пустили ему кровь. Говорят, что императрица была глубоко тронута и горько плакала…"

Однако завеса умолчания недолго прятала истину. Вскоре Петербург взбудоражили слухи о подлинной картине ропшинского происшествия. Вернувшиеся из Ропши рядовые гвардейцы и унтер-офицеры, похоже, не считали нужным помалкивать об увиденном 3 июля. Они проболтались товарищам по полку и родственникам, те – прочим знакомым. И вот горожане едва ли не поголовно обсуждали полушепотом то, как с ведома Теплова после неудачной попытки отравления Петра III задушили. Мало того, и в окружении Екатерины нашлись сплетники, не стеснявшиеся даже иностранных послов. 23 июля (3 августа) 1762 года прусский посланник Г. Гольц донес Фридриху II: "Удивительно, что очень многия лица теперешняго двора, вместо того, чтобы устранять всякое подозрение… напротив того, забавляются тем, что делают двусмысленные намеки на род смерти государя…"

Еще раньше, 12 (23) июля, об убийстве Петра Федоровича известил французского короля Л. Беранже, заметив заодно, что новость о гибели супруга императрица узнала, сидя за столом, после чего с несколькими соратниками провела совещание в соседней комнате.

Очевидно, правда о ропшинском преступлении настолько возмутила гвардейцев, что породила внутри корпуса раскол. Те, кто активно поддержал новую императрицу (измайловцы и конногвардейцы), удостоились самых нелестных отзывов со стороны солдат более пассивных полков (семеновцев и преображенцев). Выяснение отношений между "правыми" и "виноватыми" постепенно вылилось в общий стихийный протест, который привлек внимание всех, в том числе и дипломатов. Английский посланник Р. Кейт доносил Г. Гренвилю 9 (20) августа 1762 года: "… между гвардейцами поселился скрытый дух вражды и недовольства. Настроение это, усиленное постепенным брожением, достигло такой силы, что ночью на прошлой неделе оно разразилось почти открытым мятежем. Солдаты Измайловского полка в полночь взялись за оружие и с большим трудом сдались на увещания офицеров. Волнения обнаруживались, хотя в меньшем размере, две ночи подряд, что сильно озаботило правительство…" Г. Гольц в послании королю от 10 (21) августа уточнил причину бунта: "…мятежники говорят, что императрица, захватив власть без всякаго права, извела мужа…"

Но наиболее полно отразил хронику событий голландец Мейнерцгаген. 2 (13) августа резидент сообщил в Гаагу, что "третьего дня", то есть 31 июля, "ночью возник бунт среди гвардейцев". Семеновцы и преображения "кричали, что желают видеть на престоле Иоанна, и называли императрицу поганою". Майора Орлова (Алексея Григорьевича), который пытался их успокоить, они именовали "изменником и клялись, что никогда не допустят, чтобы он надел на себя царскую шапку". С трудом митингующих сумели утихомирить. Но спустя двое суток, в ночь на 2 августа, беспорядки возобновились. На сей раз "солдаты требовали выдать им гетмана".

Правительство оперативно отреагировало на фронду в гвардии, комбинируя увещевания с арестами и высылкой "множества офицеров и солдат из столицы". В приказах по Семеновскому полку от 31 июля под № 11 сохранилось такое распоряжение: "Сего числа прислан за подписанием собственныя Ея Императорскаго Величества руки имянной приказ о подтверждении гвардии солдатам от происходимаго ими слышенными безбыточными внушениями безпокоиства, дабы в том впредь без сумнения и без опасности оставались. И для того сей час ото всех рот и от заротной команды прислать писарей и для списания со оного Высочайшего Ея Императорскаго Величества имянного приказа копей и по списании в ротах и в команде заротной оной Ея Императорскаго Величества имянной приказ господам командующим ротами и при собрании всем чинам объявить и каждую неделю оной высочайшей имянной приказ по два раза всем чинам читать". Аналогичное предупреждение от К. Г. Разумовского через семеновца секунд-майора Любима Челищева того же 31-го числа получили и в канцелярии л.-гв. Конного полка.

Похоже, возмущение гвардейцев имело прямую связь с тем, что произошло в Ропше, ибо тогда зафиксированные иностранцами невразумительные и неуместные из уст солдат – "участников парада 28 июня" – обвинения в адрес императрицы становятся понятны. Гвардейцы называют Екатерину "поганой" и кричат о том, что она извела мужа, памятуя о визите в Ропшу Теплова. Они резонно решили, что тот действовал по внушению императрицы. Алексея Орлова подчиненные величают изменником, исходя из факта очевидного сговора командира с убийцами по сокрытию преступления. Наконец, требование о выдаче гетмана прозвучало потому, что солдатам невтерпеж спросить у Кирилла Разумовского, давнего патрона господина Теплова, какую роль в ропшинском деле сыграли оба – и хозяин, и его конфидент. Несомненно, гвардейские бунты вспыхнули спонтанно. Ими никто не руководил. Нижними чинами двигало обычное возмущение и разочарование в тех, кого еще вчера гвардейские массы считали героями. Однако что делать и как быть, мятежникам неведомо, и оттого, легко "воспламенившись", гвардейцы так же легко остыли под влиянием уговоров и угроз.

Между тем для панинского кружка бунты в гвардии и разраставшиеся слухи представляли серьезную опасность. Ведь все пересуды в конечном итоге замыкались на Григории Теплове. А слишком частое упоминание его имени в сплетнях, касавшихся ропшинских событий, обязательно привлекло бы внимание императрицы. Екатерина могла пожелать перепроверить рапорт Алексея Орлова о смерти мужа, пообщавшись тет-а-тет с офицерами охраны или другими членами орловской команды, а то и учинив форменный допрос самому шефу ропшинского караула. Что ответят гвардейцы и брат фаворита? Ясно, ни Панины, ни Теплов не питали больших надежд на молчание служивых, потому и придумали, как разрядить ситуацию – запуском тонко продуманной дезинформации.

Увязав три имени – Григория Теплова, Алексея Орлова и князя Федора Барятинского – воедино, панинцы распространили откорректированную версию гибели Петра III, совпадавшую в целом с непритязательной догадкой гвардии солдат. Убили царя Г. Теплов, А. Орлов и Ф. Барятинский, дабы расчистить Григорию Орлову путь к венчанию с Екатериной. Смешение в одну группу лиц из круга Панина и круга Екатерины; мотивация, кажущаяся истинной толпе, но явно абсурдная для посвященной во многие детали Екатерины, били точно в цель. Императрица к такой "правде" о Ропше отнесется с полным пренебрежением, разглядев в ней происки своих недоброхотов, и расспрашивать кого-либо, скорее всего, не будет. Общество же, напротив, не обнаружит в таком объяснении изъяна, уверует в миф и не начнет докапываться до подлинной картины происшедшего в Ропше.