Книга Танки повернули на запад - Владислав Гончаров

Но от нежелания воевать до добровольной сдачи в плен немалое расстояние. Своими активными действиями, своей умной пропагандой мы должны были сократить это расстояние. Ибо чем оно короче, тем меньше прольется крови, нашей и венгерской.

На первых же совещаниях выяснилось, что мы во многом не готовы к широкой пропагандистской работе среди войск противника. Армия, например, не располагала ни одной МГУ. Не было во всей нашей танковой армии ни одного человека, знающего венгерский язык. Правда, многие венгры понимали по-немецки. Но не все. А надо было охватить пропагандой всех до единого. Обстановка требовала широкого размаха разъяснительной работы среди противостоящих нам венгерских частей.

После недолгих колебаний мы обратились за помощью к перебежчикам, к добровольно сдавшимся в плен. Многие согласились. Но новая беда — они знали венгерский, но не понимали по-русски. Постепенно выделилась группа русин, которые знали венгерский, немецкий, понимали по-украински и даже по-русски. Главным переводчиком стал энергичный и дельный Иван Романец — учитель из-под Мукачево, в самом начале Прикарпатской операции перешедший на нашу сторону.

Раньше пленных допрашивали поодиночке, перепроверяя полученные сведения допросами других солдат и офицеров. Теперь вошли в практику коллективные допросы. В избу набивалось двадцать-двадцать пять пленных. Соболев через Ивана Романца задавал одному вопросы и, получив ответ, тут же спрашивал у остальных:

«Так это? Кто чем может дополнить показания?».

С помощью Ивана Романца и его группы перешли к новым формам пропаганды среди венгерских войск. Мы прямо говорили добровольно сдавшимся в плен: «Хотите вернуться обратно к своим товарищам и привести их к нам? Этим вы спасете их от гибели и приблизите конец войны».

Находились смельчаки, благородные люди, которые по несколько раз пробирались через линию фронта и приводили с собой товарищей. Солдат Иозеф Неймет четырежды проделал такое смертельно опасное путешествие.

Сержант Янош Пал рассказал, что у них перед строем расстреляли солдата, который в третий раз пришел, чтобы вести однополчан к русским. Но в ту же ночь сержант сам вместе со своим отделением перешел линию фронта.

Мы стремились распропагандировать не только передовые части. Разведка узнала о движении из-под Дебрецена к фронту 1-й венгерской армии. С помощью «воздушных мотоциклов» — У-2 — добровольцы-перебежчики выбрасывались на пути следования подходивших колонн. Большинство заброшенных сходило за отставших от своих частей. Хортистское командование направляло их на фронт вместе с войсками 1-й армии. И они сразу же приступали к делу.

Надо было уничтожить страх перед советским пленом, внедренный гитлеровцами в сознание многих венгров на фронте и в тылу. Требовалось привести убедительные доказательства того, что солдаты и офицеры, сдавшиеся в плен, живы и здоровы. Листовки, фотографии — это хорошо, но все же недостаточно веско. То ли дело письмо, написанное рукой мужа, сына, брата. Сотни таких писем прихватывали с собой перебежчики, возвращавшиеся на венгерскую землю, и десятки из них доходили по адресам, обозначенным на конвертах. Геббельсовская легенда о «кровавом» советском плене, о «пытках» и «убийствах» рушилась. А вместе с ней рушились дисциплина и повиновение в венгерских полках.

Удалось установить связь со многими старшими офицерами и даже с генералом, командовавшим 201-й легкопехотной дивизией венгров. Никто из них уже не сомневался в крахе фашистской авантюры. Национальное достоинство многих было оскорблено гитлеровской оккупацией родины, немецкими советниками и представителями, контролировавшими каждый шаг. Но сдача в плен, да еще большевикам, рисовалась им чем-то настолько невероятным, что решиться на такое было, видимо, нелегко.

Для нелегальных переговоров с венгерскими офицерами посылались знающие немецкий язык представители. С командиром дивизии беседовал наш политотделец капитан Клейман, ведавший работой среди войск противника.

Не обходилось и без курьезов. ПНШ по разведке одной из бригады, капитан, которому никто не поручал устанавливать контакты с венгерскими офицерами, поддавшись общему поветрию, по собственному почину отправился агитировать командира противостоящего полка. Однако до командира полка не добрался. Его задержали в первой траншее. И тут незадачливый разведчик хватился — он забыл снять полевую сумку с документами и картой. Одному из венгерских солдат, который почему-то внушал капитану большее доверие, чем другие, он передал эту сумку и знаками велел отнести русским. Солдат посоветовался с товарищами, поднял над головой белый платок и побрел в сторону наших окопов, размахивая полевой сумкой советского командира.

Вскоре солдат вернулся с несколькими нашими автоматчиками, решившими вызволить ПНШ.

Окруженный венграми, капитан стоял на камне и агитировал, яростно жестикулируя и бесшабашно коверкая немецкие, украинские и венгерские слова:

— Так что соображайте и давайте к нам.

Как ни в чем не бывало капитан спрыгнул с камня, пожал руку лейтенанту и близстоящим солдатам и отправился с автоматчиками восвояси. Вслед им не прогремело ни одного выстрела.

На другом участке венгерский полковой врач воспротивился передаче немцам случайно попавших в плен двух наших капитанов медицинской службы Брюхановского и Гавриловой. Он устроил их в своей машине и не давал в обиду.

На марше колонна наскочила на разведчиков Подгорбунского. Володя хотел вначале открыть огонь из засады и пугнуть мадьяр. Но в последнюю минуту передумал. Выскочил на шоссе с белой тряпкой, нацепленной на автомат:

— Мир хижинам, война — дворцам. Хотя ни один мадьяр, конечно, не понял насчет хижин и дворцов, все стали покорно складывать оружие.

— Нет, так не пойдет, — остановил Подгорбунский, — вы — в плен, а оружие тут останется?.. Давайте уж вместе со своими берданками.

Брюхановский перевел на немецкий язык приказ Подгорбунского. Венгры разобрали оружие и двинулись за разведчиками.

Однако вскоре гестапо и его тайная агентура, почувствовав неладное, активизировались донельзя. Генерал, командовавший 201-й дивизией, был арестован, 41-й полк этой дивизии почти в полном составе успел перейти к нам. Но 42-й полк, замысливший то же самое, постигла неудача. Немецкие танки натиском с тыла смяли его. Немецкая артиллерия довершила расправу…

В эти дни мне пришлось стать арбитром в споре, который возник между капитаном Клейманом и подполковником Потоцким.

Потоцкого сблизила с Клейманом антигитлеровская пропаганда среди венгров. Потоцкий занимался ею увлеченно, с полной отдачей сил и знаний. И вдруг между приятелями — спор с взаимными политическими обвинениями, колкостями.

Клейман подготовил радиопередачу, которая должна была вестись из расположения бригады Потоцкого. Полтоцкий пробежал текст и заявил, что такая агитация только на руку Гитлеру. Клейман вспыхнул, упрекнул Потоцкого в интеллигентском гуманизме, бесхребетности и прочих грехах. Горячности обоим было не занимать.