Книга Лысая гора, или Я буду любить тебя вечно - Сергей Пономаренко

– Галя, остановись! Если бы я знала, что ты такое задумала, то меня бы здесь не было. Все то время, что мы дружили, я была твоей верной помощницей, участвовала во всех твоих задумках, ни разу не подвергла сомнению твои действия. Сейчас я тебе не помощница! Отпусти девушку, скажи, что это был розыгрыш. Ты знаешь, я с ней познакомилась давно, еще до нашей с тобой встречи, и как раз здесь, на Лысой горе. Отпусти ее, я тебя очень прошу!

– Знакома ты с ней или нет, не имеет никакого значения. И что с того, что она была моей однокурсницей? А ты, Лара, вспомни, чем мне обязана! Ты ко мне пришла, оказавшись на распутье: новая жизнь тебя не принимала, а старая не отпускала. Я помогла тебе обрести себя, многому научила, учась сама. Благодаря мне ты теперь можешь манипулировать людьми, и сейчас ты ничем не напоминаешь проститутку Соньку-Червончика. Помнишь, как ты поделилась со мной сокровенным вскоре после нашей встречи? Ты же мечтала стать артисткой! И то, что научилась входить в образ другого человека, жить его жизнью, приблизило тебя к цели. Ну разве ты не великая актриса?! У тебя профессиональные артисты могут многому поучиться!

– Я не это имела в виду! Играть и притворяться – разные вещи. Впрочем, это не важно. Свое мнение я тебе высказала. Или ты их отпускаешь, или наши дороги расходятся. Я не хочу участвовать в этом кровавом спектакле. Выбирай!

– Я тебя не держу, Соня-Червончик, – с ехидством сказала Галя. – Успехов тебе на Большой окружной дороге!

– Я уже не Червончик и больше никогда ею не стану – ты это знаешь! Прощай! – она повернулась и пошла прочь.

Глеб приподнялся и увидел, что Книга заклинаний лежит на деревянном кресле. Галя обернулась, увидела его и на мгновение окаменела от удивления. Этого было достаточно, чтобы Глеб вскочил, схватил книгу и бросился прочь. Не сделал он и пяти шагов, как его нога попала в ямку и подвернулась. Он с трудом поднялся, нестерпимая боль не давала ступить на ногу. Послышался торжествующий хохот Гали, он обернулся. Она и не пыталась за ним бежать, ее лицо искривила зловещая гримаса.

– Взять его! – скомандовала она своим адептам, столпившимся неподалеку.

Тогда Глеб изменил направление и, превозмогая боль, бросился к ближайшему костру. И в тот момент, когда преследователи уже готовы были вцепиться в него, Книга заклинаний вылетела из рук Глеба и, упав прямо в центр костра, мгновенно вспыхнула. Галя, издав вопль ярости, бросилась к костру, чтобы спасти книгу, но, подбежав, увидела, что ее больше нет, а превратившиеся в пепел страницы вскоре рассыпались.

– Все кончено, Галя, – сказал ей Глеб. – Книги больше нет, и без нее ты не сможешь совершить задуманное злодейство. Отпусти нас, и мы забудем обо всем, что сегодня здесь видели.

Галя, застонав, как раненый зверь, выхватила из-под балахона ритуальный кинжал атаме и вонзила его Глебу в живот. Скорчившись от невыносимой боли, он рухнул на землю. Он обхватил рукоятку кинжала рукой, словно это могло задержать в нем жизнь. Он грыз землю, чувствуя, как боль отмежевывает его от всего мира и постепенно уводит в небытие. Перед глазами все расплывалось, но на мгновение вернулась острота зрения, и он увидел лицо Юльки, склонившейся над ним. Возможно, он даже о чем-то спросил ее, потому что она ответила:

– Меня освободила Лариса, подруга Гали. – Потом она наклонилась ниже и сказала: – Я люблю тебя!

С последними проблесками уходившего сознания он прошептал:

– Я буду любить тебя вечно! – и тьма накрыла его, словно он опять упал в яму.

51

Глеб, устав переключать программы, выключил телевизор и взялся за газеты, но через какое-то время и их отбросил – глаза стали слезиться от мелкого шрифта, а вскоре и голова разболелась. Он подумал, что ему надо будет заказать очки, хотя бы для чтения. Это дурацкое ранение повлияло и на зрение. Трое суток в бреду, а после того как пришел в себя, еще неделя в реанимации. В общей сложности ему пришлось провести в больнице четыре недели, и врачи пока не отпускали его домой.

Когда Глеб очнулся и почувствовал себя парализованным, он подумал: все, это конец. Вновь все потеряно. Кому нужен инвалид, получеловек? Какой смысл влачить жалкое существование? В голову полезли мысли о самоубийстве, все больше вытесняя надежду на самое дно его «я». По причинам, непонятным для врачей, скрывающим это за мудреными латинскими названиями диагнозов, он длительное время был недвижим, оставаясь во власти равнодушных нянек. Первой, а затем и постоянной посетительницей стала Юлька, которой удалось каким-то образом попасть в реанимацию. Она приходила, ухаживала за ним, но, когда пыталась с ним поговорить, он прикрывал глаза, показывая, что не намерен вести беседу. Тогда она молча исчезала, чтобы появиться на следующий день. Поскольку он пребывал в беспомощном состоянии, ее появление его больше расстраивало, чем радовало.

«Какие чувства она может питать ко мне, к инвалиду? Только жалость, а это унижает, при этом чувствуешь себя, как будто получаешь подаяние», – такие мысли растравляли душу и отрицательно сказывались на его состоянии. Все чаще он жалел, что не умер на Лысой горе от руки Гали. Затем ему сделали операцию, она прошла успешно. Начался медленный, трудный процесс выздоровления, увеличилось количество процедур, при которых требовалась посторонняя помощь, и Юлька продолжала проводить в больнице целые дни.

Через неделю после операции он научился садиться в кровати, переворачиваться без посторонней помощи, а еще через несколько дней впервые поднялся, бережно поддерживаемый Юлькой. Теперь он ставил перед собой локальные задачи, выполнял программы-минимум: самостоятельно дойти до умывальника; самому побриться; выйти в коридор; за день сделать двести шагов, триста, четыреста, пятьсот, тысячу. Шлепая взад и вперед по коридору, он вызывал ненависть у лежачих больных и получил прозвище Мересьев, на которое охотно отзывался.

В палату вошла Юлька и стала выкладывать в тумбочку принесенную снедь.

– А это свежие газеты, как ты просил. – Она положила их на кровать рядом с ним.

Глеб поморщился.

– Глаза болят. Мелкий шрифт, – пожаловался он.

– Ах да! – спохватилась она. – Вот, возьми. Не знаю, понравится ли тебе оправа, но оптика – согласно рецепту.

– Отличная оправа! – похвалил он, а про себя подумал, что отдал бы предпочтение металлической, а не пластику.

– Глеб, ты идешь на поправку, – начала она осторожно. – И это очень хорошо.

– Что ты этим хочешь сказать? – встревожился Глеб.

– Когда я начала за тобой ухаживать, ни минуты не сомневалась, что ты выздоровеешь и вернешься к нормальной жизни. Тогда я дала себе слово: как только твое состояние улучшится настолько, что моя помощь станет ненужной, я перестану тебя навещать. Ведь я вижу, что ты едва терпишь мое присутствие, я тебя раздражаю. Вчера врач меня заверил, что через неделю тебя выпишут. Поэтому я решила, что сегодня навещу тебя в последний раз и молча уйду. Но я не могла не сказать тебе «прощай». Будь здоров, и всяческих тебе успехов, – с этими словами она развернулась и быстро направилась к двери. Глеб резко, очень резко приподнялся, чтобы остановить ее, и боль, как удар электрического тока, вырвала из него стон и заставила опуститься на кровать. Юлька в тот же миг бросилась к нему и помогла лечь.