Книга Танковые рейды 1941-1945 - Амазасп Бабаджанян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Величавая фигура женщины застыла у гранитной стелы, стремительно уходящей в голубизну неба. Это памятник павшим тремстам двадцати воинам из моего родного села Чардахлы. Было в то время в селе около четырех тысяч жителей. А на фронтах сражалось 1250 чардахлинцев.
В День Победы со всего села идут к памятнику павшим. Здесь накрывают столы. И первый тост по обычаю — не чокаясь. Это тост памяти павших. Те, кто отдал жизнь за свободу Отчизны, должны жить в нашей памяти вечно.
Время от времени в своих Чардахлах встречаю тех, кто, как и я, давно покинул родное село. Большинство почему-то военные — Маршал Советского Союза И. Х. Баграмян, генерал Г. Г. Манасян, а офицеров и не счесть.
А ведь Чардахлы уж такое, казалось бы, не воинственное селение… У нас даже всегда подтрунивали: мужчины, дескать, зря и кинжалы носят…
Чабан у нас там есть знаменитый — Степан Качарян, ему без малого сто лет, до сих пор с кинжалом на поясе ходит.
— Сынок, — объясняет он мне, — оружие, оно ведь у нас для защиты. Ты это не хуже меня знаешь…
Письмо генерал-лейтенанту К. Ф. Телегину
Уважаемый Константин Федорович!
Ваше письмо получил 6 января. Долгое время лежал в госпитале в г. Ленинграде. Извините за неумышленную задержку с ответом.
По существу Вашего письма:
1-е — Вы с негодованием оспариваете факт расследования причин неуспеха на Зееловских высотах и на этой основе считаете, что тон моей статьи по этому вопросу оскорбляет Вас и является неуважительным к старому фронтовому товарищу и крупному политическому руководителю. Вместе с тем Вы в своем письме признаете, что факт расследования этого вопроса был не 18 апреля, а 17 апреля, при этом разговор был не в Зеелове, а недалеко от Зеелова. Не с командирами, вызванными с поля боя, а танкистами товарищами Шаровым, Воронченко и Попелем. А что касается разговора ночью в Зеелове, то все это чистый вымысел Бабаджаняна. Примечательно то обстоятельство, что Вы сами невольно признаете факт расследования неуспеха при прорыве Зееловских высот. Я, так же как и другие танкисты, хотел бы узнать (до сих пор мы не знаем), почему член Военного совета фронта по этому поводу допрашивал не тех, кто должен был по плану операции обеспечить и нести ответственность за прорыв и создать необходимые условия для ввода в прорыв танковую армию, а допрашивали тех, кто не имел перед собой задачу прорыва этого оборонительного рубежа противника.
Есть умная народная притча. «У памяти человеческой есть много врагов, которые медленно, но верно подтачивают ее. Но среди этих врагов неуловимый враг — время, когда из кладовых памяти забываются факты прожитой жизни». Спору нет, что кто-то из нас забыл этот случай расследования в городе Зеелове 18 апреля, т. е. после того, как город был освобожден нашими войсками.
Вы возмущаетесь тем, что тон разговора члена Военного совета фронта с заслуженными командирами на этом разбирательстве является тоном «бюрократа». Что эти командиры перед членом ВС стояли навытяжку, и это никак недопустимо для крупного политического руководителя, и на этой основе Вы считаете себя оскорбленным. Конечно, любой эпизод прошлого можно толковать в превратном смысле. Я, например, считаю, что разговор старшего начальника с младшим вполне нормальным и закономерным, когда старший начальник разговаривает с младшим, младший обязан стоять перед старшим и отвечать стоя, а не сидя или лежа. Видимо, когда Вы допрашивали Шарова, Воронченко и Попеля, последние перед Вами стояли и на Ваши вопросы отвечали стоя, а не сидя и лежа. Если младший ведет себя по отношению к старшему развязно, то старший вправе строго призвать последнего к порядку, особенно когда этот разговор идет в бою. Вы обвиняете меня в том, что я неуважительно пишу в этой статье о товарище Телегине. Тем более что в статье очень лестно написано о маршале Жукове, а о Вас, кроме этого злосчастного случая, ни одного слова. Дело в том, что редакция журнала потребовала от меня сокращения объема статьи, и моя ошибка в том, что вместе с другими вопросами я подсократил и описание образа члена Военного совета фронта генерала Телегина, который встает перед читателем как один из старейших опытных и умных политических руководителей Красной Армии. В книге, конечно, если удастся издать ее, Телегин своим образом становится для молодых офицеров и политработников подражаемой фигурой. В Вашем лице читатель найдет превосходные качества многочисленной армии политработников нашей армии. Это будет образ современного комиссара — Фурманова. Я считаю, это будет полезным с точки зрения воспитания подрастающего поколения. К моему сожалению, этот эпизод выпал из статьи, но он готовится в книге.
Вы пишете, что Ваша телеграмма спасла меня от упреков руководства нашей армии и что я об этом Вам рассказывал сам лично. Правильно, я лично Вам рассказывал, когда мы с Вами ехали в поезде в Одессу. Но опять память подводит. Я рассказывал о Вашей с Жуковым телеграмме в период Висло-Одерской операции, а не Берлинской. Телеграмма была за двумя подписями — Жукова и Телегина, а когда начал проверять содержание этой телеграммы в архивных делах Министерства обороны, то оказалось, что под телеграммой стоит почему-то только подпись маршала Жукова. Содержание этой телеграммы мною приводится в статье, когда шло наступление наших войск в Висло-Одерской операции, и ее Вы можете читать в статье. В книге же эта телеграмма независимо от архива представляется двумя подписями, т. е. Жукова и Телегина.
Следующий вопрос, который Вы ставите передо мной, — это о заслушивании маршалом Жуковым командиров танковых и механизированных корпусов перед проведением Висло-Одерской операции.
Первый вопрос, который Вас возмущает, это вопрос, почему я назвал всех присутствующих «помощниками», и что член Военного совета фронта никогда не был «помощником» командующего, что «член Военного совета имеет свои особые задачи по своему положению, имеет свои функции и персональную ответственность перед ЦК партии и вместе с командующим отвечал (а зачастую и больше) за положение дел на фронте».
Словом, Вы прочли «лекцию» политграмоты и «просветили» меня о роли члена Военного совета.
Уважаемый Константин Федорович! Могу сообщить, что ровно 18 лет я был в роли командующего армией и командующим войсками округа, за 18 лет был не только бессменным членом Военного совета армии и округа, но и председателем этого совета. Если за эти годы, за 18 лет, я оказался «неспособным» осмыслить роль политического члена Военного совета, то навряд ли сумею усвоить Ваши нравоучения об обязанностях члена Военного совета и задачи, которые возлагаются партией на него. Уверяю Вас, что для меня, старого командующего, это пройденный этап и Вы напрасно хотите «просвещать» меня в этом вопросе. В наше время уже каждый школьник твердо знает о роли члена Военного совета. Слово «помощник» в литературном лексиконе мною применено не в прямом смысле, что член Военного совета по штатно-должностным положениям является «помощником» командующего, а в том смысле, что именно эти люди помогают командующему правильно решить все вопросы руководства войсками. Откровенно говоря, мне никогда в голову не приходило, что слово «помощник» может вызвать у Вас столь бурный протест. Оказывается, Вы очень ревностно заботитесь о своем должностном САНЕ. Если это так, то немедленно приношу свое извинение. Теперь о самой беседе Жукова с командирами корпусов. Вы пишете, что я неуважительно отзываюсь о наших командирах, что я вроде разыграл Дремова и написал, что они снисходительно посматривали на меня. Не пойму Вас, Константин Федорович, неужели каждую шутку по адресу того или другого боевого товарища Вы принимаете как оскорбление? Вы же умнейший человек, а повели себя в этих простых, непринципиальных вопросах отнюдь не по Вашему высокому положению. Вы берете под защиту тех, кто отнюдь не против такого юмора. Более того, в результате чрезмерной Вашей мнительности по поводу и без повода Вы без основания приходите к умозаключению, что все это происходит потому, что Бабаджаняну не давали генеральского звания. Откуда у Вас такая фантазия? Может быть, я жаловался кому-нибудь или настаивал? Может быть, я выражал свое неудовольствие по этому вопросу?
