Книга 127 часов. Между молотом и наковальней - Арон Ральстон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рокот вертолетных двигателей переходит в унылый рев, лишь слегка приглушенный наушниками.
— Сколько времени еще до Грин-Ривер? — спрашиваю я, напрасно напрягаясь, чтобы говорить громче.
Будь сильным, Арон. Ты уже почти там. Держись.
Пилот отвечает, я ясно слышу его голос сквозь фоновые помехи:
— Мы летим прямо в Моаб. Это займет минут пятнадцать.
Ого. Круто. Здорово.
— У вас не найдется какой-нибудь воды?
Оба офицера подскакивают, как поднятые по тревоге, будто моя просьба вывела их из ступора. Я не могу их винить. Если бы пропитанный кровью парень вошел и сел рядом со мной, я бы тоже не в первую минуту сообразил предложить ему попить. Мужчина слева от меня находит бутылку воды с отвинчивающейся крышкой и протягивает ее мне. Я держу ее в руках и озадаченно рассматриваю. Тут он понимает, что крышка все еще закрыта, откручивает ее и возвращает мне. Мы меняем позы, и офицер, сидящий справа, подсовывает мне под руку куртку, чтобы та впитала кровь.
Через две минуты мы подлетаем к довольно широкой реке. По цвету и расположению я точно знаю, что это — Грин-Ривер. Пилот говорит в микрофон:
— Не давайте ему молчать.
— Я все еще пью воду, — отвечаю я.
Мне с трудом верится, что желудок все еще вмещает жидкость или что я до сих пор ощущаю жажду. Включая то, что у меня сейчас в руке, за прошедшие три часа я выпил уже почти десять литров воды.
— Не давайте ему потерять сознание, — предупреждает пилот офицеров.
Я уверен, что в обморок не упаду, поскольку боль не даст мне передышки, но я действительно хочу добраться до больницы как можно скорее.
— Далеко еще? — спрашиваю я, и мой голос звучит, как у ребенка, который посреди долгой семейной поездки ноет, что хочет в туалет.
— Отсюда двенадцать минут, — говорит пилот.
Минуту или две мы в полной тишине летим на север вдоль реки. Я делаю еще три глотка, бутылка пуста. Когда мы закладываем вираж направо, я вижу извилистую грунтовую дорогу, которая спускается со стены каньона к реке.
— Видите эту дорогу? — спрашиваю я.
Мужчина справа от меня смотрит в окно и кивает.
— Да, а что?
— Это начало Уайт-Рим, эту дорогу еще называют… э-э-э… Каменная Задница. Мы с друзьями проехали ее на велосипеде пару лет назад. Больше ста шестидесяти километров.
Похоже, до офицера медленно доходит, что я говорю. Кажется, он не может поверить, что я превращаю этот полет в осмотр достопримечательностей. Мы движемся на северо-восток и пролетаем над районом Каньонлендс, который называется «Остров в облаках». Я достаточно хорошо знаю эти места, чтобы оценить расстояние. Спрашиваю пилота:
— Мы будем пролетать мимо Монитора и Мерримака?
— Я не знаю, что это такое, — говорит пилот.
Офицер справа от меня спрашивает, что со мной случилось, и я пересказываю ему события недели. Извернувшись, достаю карту из левого кармана, показываю, где застрял. Объясняю про каменную пробку, как она сдвинулась, как я оказался в ловушке. Как дрожал пять ночей, как у меня закончилась вода и я пил собственную мочу, как наконец-то догадался отрезать себе руку. Рассказывая все это, я думаю о том, как вовремя оказался там вертолет, как раз в тот самый момент, когда мне это было нужно. Если б он прилетел на час позже, я бы умер в ожидании помощи. Или, если бы я догадался ампутировать себе руку два дня назад, когда сделал первый разрез, вертолета бы не было и я бы истек кровью, добираясь до пикапа, оставленного на берегу Грин-Ривер. Я был прав в воскресенье, когда сказал в камеру, что самостоятельная ампутация — это медленное самоубийство.
Минут через шесть после окончания рассказа я вижу в окно два холма из песчаника. Под действием эрозии эти каменные формации стали походить на две подводные лодки, столкнувшиеся в бою.
— Смотрите, — говорю я. — Это они, Монитор и Мерримак.[94]
Я знаю, что мы подлетаем все ближе, но, когда я думаю, что город должен быть уже прямо перед нами, мы снова закладываем вираж направо.
— Сколько нам осталось?
— Меньше пяти минут. Мы перелетим через вон ту скалу и окажемся прямо в городе.
Я задаю давно мучающий меня вопрос:
— Как вы нашли мой пикап? Я же мог быть где угодно.
— Твоя мама позвонила нашему диспетчеру и заставила обыскать все стоянки.
Через четыре минуты вертолет с грохотом пролетает над острой скалой, оставляя позади Каньонлендс. За скалой открываются пышная долина, зеленые поля, густые леса и тысячи зданий. Мы пересекаем реку Колорадо и медленно снижаемся на подходе к центру Моаба, под нами ряд за рядом плывут дома и улицы, спортивные площадки, магазины, школы, стоянки и парки.
Мы делаем круг, и я вижу открытую зеленую лужайку, которая, очевидно, послужит нам посадочной площадкой. Вертолет мягко садится на дрожащую зеленую траву, и я замечаю, что здание справа от лужайки — это больница.
О господи. У меня получилось.
На асфальтовой дорожке справа от вертолета стоит мужчина в рейнджерской форме. Рядом с ним две женщины в белых халатах держат носилки на колесах. По сигналу пилота офицер справа от меня распахивает дверь вертолета и выпрыгивает из него, придерживая дверь, чтобы я мог выбраться вслед за ним. Я расстегиваю ремень безопасности, наушники сами слетают с моей головы, я выпрыгиваю на траву. Пригнувшись, делаю полдюжины длинных шагов под винтом, направляясь к асфальту. Я приближаюсь к человеку в форме, которого, кажется, не удивляет мой ужасный внешний вид. Не представляясь, сообщаю ему озабоченным голосом:
— Вы должны знать, что я потерял много крови, что мне пришлось ампутировать себе руку этим утром, потому что шесть дней я просидел в ловушке без пищи и воды, я наложил себе жгут. Он здесь, вокруг руки, под пакетом.
Кажется, впечатленный моей самостоятельностью, мужчина отвечает:
— Давайте доставим вас в здание. — И поворачивается к женщинам, которые подставляют носилки.
Я сажусь на каталку, затем ложусь на спину и подтягиваю ноги. Счастье, которого мне так не хватало шесть дней. Я сразу же расслабляюсь. Если бы не пульсирующая боль в руке под турникетом, я бы уснул беспробудным сном на семь лет.
Медсестры вталкивают меня через автоматические двери аварийного входа в пустой приемный покой. Еще одна женщина везет какие-то материалы в отделение скорой помощи. Она смотрит на меня с удивлением, как если бы я поймал ее в компрометирующей ситуации. Ее потрясенный взгляд сменяется узнаванием, и я понимаю, почему никого нет ни у стойки администратора, ни в комнате ожидания. Это не главная столичная больница, где серьезно травмированные пациенты входят с улицы каждые несколько минут; это четверг в тихой провинциальной больнице в начале сезона. Эти три женщины, вероятно, составляют основную часть наличного персонала. Команда травматологов, скорее всего, приезжает по особому вызову; надеюсь, они не слишком далеко. Судя по всему, работники больницы поняли, что у них намечается пациент, лишь за несколько минут до того, как вертолет приземлился на лужайку перед входом. Одна из женщин просит рейнджера следовать за нами в отделение скорой помощи. Они везут меня в стерильную комнату и паркуют каталку рядом с операционным столом под большим круглым колпаком лампы в середине комнаты. Медсестра у изголовья спрашивает меня, смогу ли я самостоятельно перебраться на стол. Стол с левой стороны от меня. Я перелезаю на него, неподвижно держа правую руку у груди.