Книга Воспитательные моменты. Как любить ребенка. Оставьте меня детям (Педагогические записи) - Януш Корчак

Съел я щи, кашу и мясо и хотел, чтобы меня взяли добровольным помощником резать медовик205. Но они не захотели. Не знаю, почему. Они-то хотели, чтобы я чистил свеклу. Тут уж я не захотел, потому что это занятие не по мне.

Уже после обеда, на свежую голову и с новыми силами, я прочитал эти листочки. Трудно было понять, что к чему, потому что листочки были помяты и перекручены.

Дело номер 98 938. Пишет Беня:

«Один раз, где-то в середине февраля, я, Эли и Моисей Штокман пошли в синагогу, и там стали говорить о разных кухнях в приютах, о том, что большинство директоров тибрит (ворует), а потом [я] спросил Эли: “Ну, а у нас как? Пани Ружа206 тоже что-нибудь тащит?”

Тогда Эли сказал: “Может быть”.

Тут я спрашиваю Моисея: “Ну, а ты как думаешь?”

Он сказал: “Не знаю, но мне так кажется”.

Я считаю, что Эли виноват, потому что он должен был мне сказать, как есть на самом деле, а не говорить всякие “может быть”. А откуда мне было знать, когда я прожил тут всего дней двенадцать или пятнадцать. Конечно, сегодня, когда я уже знаю организацию Дома cирот, я так совсем не думаю. Да я и не говорил ничего такого, я просто спросил».

Пишет Эли: то же самое дело номер 98 938.

Эли пишет:

«Раз в синагоге мы начали говорить о кухнях. И тут вдруг Беня говорит, что пани Ружа наверняка потаскивает со склада, потому что Ромця ест такие вкусные вещи. Я говорю: “Наверняка нет, она просто меняет тот хлеб, что по карточкам, на белый, потому что Ромця маленькая, она же не может есть тот хлеб, который по карточкам”. Беня: “Но она и тибрит, наверное, тоже, а?” Эли: “Может, но наверняка нет, потому что я один раз слышал, как пани Ружа, чуть не плача, говорила пану Ромеку из магазинчика, что она работает за кусок хлеба и отвечает за хозяйство”. Беня мне сказал, чтобы я никому об этом не говорил, потому что ему тогда влетит. Я и говорю: “Хорошо”. Моисей, который все это слышал, может быть свидетелем».

Моисей свидетельствует:

«Это правда, что Эли говорит, потому что пани Ружа меняет хлеб по карточкам на белый для Ромци. Эли говорит правду, а Беня клевещет, что пани Ружа ворует. И сказал, что если про него это расскажут, то ему придется уйти из Дома сирот и он умрет с голоду».

Дальше в показаниях новая ссора о том, что один хотел откупиться, а второй не хотел, что это было не в феврале, а позже, что этот требовал, а тот грозил и что Моисей пишет под диктовку Эли, что очень выгодно знать чужие тайны, потому что их можно разбалтывать или ими шантажировать.

Последний абзац был таким:

«Я подумал, что мне это уже надоело: пусть уж раз и навсегда все закончится, ну, накажут меня один раз, и я уже не буду день и ночь бояться, что он все про меня разболтает. А когда я попросил его про это дело забыть, он мне сказал: “Да удавись ты!”»

Это дело и смешное, и грустное.

Смешно, потому что впервые такая длительная ссора без драки. Ссоры без драки у мальчиков редко бывают. А уж писать они совершенно не любят. Предпочитают драться, потому что с этим меньше возни и все быстрее заканчивается.

Смешно, потому что все началось в синагоге, где люди молятся, а не говорят о кухнях и о еде. У нас только Фишель засранец – вместо того чтобы приходить на молитву, приходит искать ссоры.

Смешон и страх Бени, потому что каждый новичок имеет право смотреть, что происходит и как ведется хозяйство, он может сравнить, как хозяйничают здесь, а как – в других местах. Мы никого не боимся и никому не запрещаем смотреть или говорить громко и прямо, а не по секрету. Настоящим ворам только того и надо, чтобы все было шито-крыто, по секрету и на ушко.

Но эта история еще и грустная. Грустно, что директора и работники кухонь часто нечестные и непорядочные люди, причем не только кухонь, но и приютов, и бурс. Грустно, что об этом знают и говорят и взрослые, и молодые, и маленькие, и ничего не делается, чтобы этой пакости не было.

А самое печальное то, что честные и порядочные люди часто не могут получить работу, а если наконец устраиваются работать, то им не платят.

– А что нам делать, если дома голод, а мы ничего не можем купить, потому что у нас нет ни гроша, потому что нам должны за полгода, а то и за год!

– Я не был попрошайкой, – говорит один.

– Я не был грязным и вшивым.

– Я не был вором.

И льются жалобы и воспоминания из давних лет, когда тоже были бедные и богатые, честные и нечестные, работящие и ленивые, но тот, кто хотел честно заработать на семью и детей, – тот мог это делать.

Много зла принесла война и человеческой плоти, и совести.

И много зла видят юные глаза.

И много горечи в их сердцах и речах.

Если бы мальчики пришли со своей тайной в Бюро советов, им сразу бы все объяснили. Не нужно было бы ни ссориться, ни бояться, ни сердиться, ни думать столько недель подряд о скверных и грустных вещах.

Если у кого-то есть тайна, пусть смело придет с ней в Бюро советов, потому что и так все откроется, но будет слишком поздно. Именно так получилось с матерью Салюни. Так было с историей Амуся, который живет в нищете из-за глупой бабки и сумасшедшей матери.

А мошенничества матери Михала лишили жизни и ее, и его.

Даже во время войны лучше идти прямой дорогой. Лучше, потому что она безопасная и трудна только в самом начале.

КАК Я БУДУ ЖИТЬ ПОСЛЕ ВОЙНЫ

[1940–1942?]

Дневники пишут человек пятнадцать. Я знаю, что писать хотят и другие. И знаю, что им это принесло бы облегчение и пользу. И знаю, что они стыдятся и не знают, как начать.

Впрочем, почти все, кто начинал писать, не знали и искали свой путь.

Один начинал с описания, что он делал в течение дня. Потом спрашивал, может ли он писать, о чем ему думалось.

Другой начинал с воспоминаний своих довоенных лет или с месяца осады Варшавы. Третий писал о детях, товарищах, обо всем доме, но о себе очень мало или вообще ничего.

Один только написал, что он будет делать после войны.

Мне кажется, что не все верят, что война закончится. Те, кто помладше, даже плохо помнят, как проходила жизнь.

И не очень верят, что они вырастут, что на самом деле будут такими, как панна Ружа или пан Фелек. Странно: пан Фелек был мальчиком, играл в игры, ходил в третий класс, был в харцерском отряде, его стригли и мыли ему голову.

А ведь хорошо было бы иногда подумать не только о том, что было, но и о том, что будет.

В разговорах часто слышится, что этот будет зарабатывать, тот хочет быть слесарем или электротехником.

Наверняка они думают еще больше, только стесняются сказать.

Раньше я задавал вопрос: ты доволен, что родился на свет? Сколько ты хочешь иметь детей, когда женишься; как ты их назовешь; ты предпочтешь быть богатым или ученым и прославленным?