Книга Абсолютная реальность - Алла Дымовская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ух, ты! – не выдержал он. – Значит, они все-таки есть. Межзвездные пришельцы. И мы сможем…
– Вы не сможете. Путешествия меж звезд для вас недоступны, – Филон нахмурился, будто его опять раздражила чужая тупость. – Неужели вы вообразили, что вместе с вашей параллелью удвоилась и вся вселенная?! Лишь небольшой клочок ее, участок максимум до окрестностей орбиты Плутона, вот все, что вам доступно, и…
Пальмира прервала плавную скороговорку брата, не от случайности бестактно, но со значением:
– В реальности племени Аг-ры просвет еще меньше, примерно до орбиты Луны. А существуют подпространства, где и того нет. Представьте, что вы видите отражение в кривом зеркале. Величина которого напрямую зависит от площади зеркальной поверхности и радиуса изгиба. Все сущее за вами и вокруг вас пространство ведь невозможно отобразить. Эффект Ариовиста в чем-то очень похож. Но вы не расстраивайтесь. Нам в центральном стволе тоже не дано летать меж звезд, это бессмысленно, это слишком долго, скорость света абсолютно нельзя одолеть.
Опять вступил брат:
– Взамен можно общаться при помощи подпространственных бакенов. Сейчас наши, э-э-э… скажем, ученные-генераторы совместно с мыслителями из откликнувшихся звездных систем решают задачу воспитания такого транспортера, который сможет перемещать через промежуточный вневременной скачок, из одной абсолютной цивилизации в другую. Представляете, как у нас интересно? – Филон перестал хмуриться. – Вы не пожалеете.
Да уж. Об чем тут жалеть? Спорить не хотелось. И пора была расставаться. Его визави полагали, на несколько дней, может, на какую-то неделю, пролетит быстро, но он вдруг понял. Понял о себе. Бесповоротно. Все притворство. Не постучаться ему более в эту дверь, и не ответить на их призывный стук. Потому что – первый вопрос и первый ответ, заданный и услышанный, могли быть только о НЕМ. Том самом отшельнике. И далее говорить с братом и сестрой ему было бы совершенно не о чем. Не умеет он общаться с убийцами. Жаль и, наверное, несправедливо, однако, из песни слова не выкинешь, именно, что с убийцами, пусть не такими, как Собакин, пусть лично ему симпатичными, но… может, когда-нибудь. А пока… все исчезло враз. Он повис в нигде, в безмолвии и в бесцветии. Все же испугался. Или ему так показалось. Очень неприятное впечатление. И что, черт возьми, ему делать дальше? А дальше он увидел перед собой парящий в пустоте обыкновенный компьютерный стол, а на столе обычный широкоэкранный монитор, и возле – клавиатуру, и еще рядом мышь, и монитор вспыхнул светом, и он прочел алые буквы – «к контакту готов». Он шагнул в пустоте к столу, под ногами сразу возник пол, нормальный, орехового паркета, и даже звук от его шагов, он тоже возник из ниоткуда. Когда он решил присесть, позади него появился удобный офисный стул. «К контакту готов». Экран замигал призывно. Однако. Для начала надо заказать хоть какую-нибудь визуальную обстановку. Что же пожелать? Дачный домик и речку? Закат, пригорок, шелестящий травами луг? Он мог воздвигнуть себе хоть замок короля Артура, хоть Золотой дворец Нерона, даже – легендарный особняк скандального Хью Хефнера, с толпой длинноногих супермоделей, которые все, как одна, станут запрограммированно твердить о своей любви к нему. Но почувствовал отвращение. И к особняку, и ко дворцу. Он хотел сейчас только одного. Прикоснуться. Рукой, ладонью, одним пальцем, к живому, теплому существу. И еще дышать. Чтобы были запахи. И вкусы. Воздуха, воды, льдинки, тающей на языке. Ничего этого никогда. Нет, нет, нельзя. Иначе он отключит эту клятую штуковину. Навсегда. А ему еще растить Леночку. Забыть и не вспоминать. Он теперь есть то, что он есть. Но этому «есть» надо же и обитать где-то.
Подумал немного. Потом еще. Потом вокруг него постепенно стали складываться очертания единственно желанного места. Его гарсоньерки. Вот возник любимый кожаный диван, журнальный столик и на нем кружка, плешивый ковер «под Персию», дверь в спальню, за ней краешком виднелась кровать, дверь в кухню – пара пустяков согреть себе чаю, вкуса все равно не почувствовать и веса кружки не ощутить, но можно представить, что они реальны. Он вызвал настройку витального симулятора образов – немедленно где-то в районе холодильника зазвучали подшаркивающие хмельные шаги, стукнула дверца, голос Петьки-Мученика забурчал что-то о прекрасных феях и бессовестных пасюках. Он включил таймер: теперь ровно через полчаса в дверь позвонит Ванька Коземаслов, с дурацкой улыбкой на многозначительном лице и с массой расхожих интернет-анекдотов на языке. Так. Что-то он упустил. Что-то непременное. Ах, да! Еще! Еще одна необходимая деталь. В отдалении нарисовался письменный рабочий столик-уголок. И за ним – полноватая фигурка мальчика Аркаши, с сопением уткнувшаяся в массивный учебник китайского языка. Подросток оборотился к нему:
– Знаешь, Лео, все на свете сплошная фигня. Кроме пчел, – и снова усидчиво погрузился с головой в раскрытую книгу.
…чего не бывает. Однако есть вещи, знаете ли, которым совсем незачем бывать. Вы уж простите. Но ваш искомый, желанный, идеальный мир, собственно, он вокруг нас. Да, да, именно так он и выглядит. Вот уже две тысячи лет. Мы его создали. Не по своей воле, зато на свою голову. Упрямый, фанатичный, упорно пытающийся впихнуть живую, текучую, непостоянную мысль в нерушимые, абсолютные, безжалостные рамки высокой идеи, совершенно не подходящей, в любом исполнении – религиозном, мирском, абстрактном, – для стремительного существования бесконечно изменчивого бытия. Мы потерялись за непрозрачным забором, который сами же и выстроили, без двери и без верхнего края, так что невозможно заглянуть к соседу и узнать – а что он там себе думает? Да и не желаем мы заглядывать…
…все равно кто. Либералы, демократы, пацифисты. Фашисты, коммунисты, монархисты. Все та же глухота, все те же непроницаемые огороженные огороды, все тот же навязчивый ритуал в единственном числе, все то же стремление извести, иногда даже физически, любой ценой чужеродные элементы, не вписывающиеся в отдельно взятую идеальную систему. А в идеальной системе жить невозможно. Да что там, невозможно даже существовать. Потому что – она изъян, казус, бесконечный замкнутый круг, а вовсе никакая не спираль поступательного развития, где одно неоспоримое мнение, пусть и научное, приводит к другому неоспоримому мнению, истребляющему первое, и так далее про белого бычка. Важен не диалектический переход, не мистическое торжество, не преображение избранных душ в невесть какую мертвечину. Важно только – безостановочное слияние всего и вся, преобразование всякого во всякое без исключения и пренебрежения, с риском, с болью, со смертным страхом порой, но – никак иначе. Только так можно выйти из круга, одолеть довлеющий, как финальный гроб, человеческий придуманный идеал. Только тогда – никогда не будешь знать, что тебя ждет за поворотом. А это и есть самое главное в любом движении – никогда не знать, что тебя ждет, не предсказывать пророчески, не вычислять математически, не прозревать философски, и вообще не измышлять гипотез. Никогда не задавать заранее цель, которая снова и снова будет обращаться к собственному же началу, ибо содержит в лучшем случае хорошо забытое старое, а в худшем – тщательно пережеванное вчерашнее. Но быть готовым все принять, и все впустить, и все перестрадать, и все вытерпеть, не ради чего-то, что надумал себе сам, а потому – что это и есть подлинная жизнь, ее абсолютная реальность. Иначе – бытие превратится в крутящийся на месте волчок, до тех пор, пока не кончится завод, а там иная рука придаст иное вращение и назовет это вращение последней истиной, и все равно – это будет одна и та же карусель в одной и той же недвижной точке «неотсчета»…