Книга Великий раскол - Даниил Мордовцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она встала и начала ходить по терему, повторяя и прищелкивая пальцами: «Антики, периики, антиподы, антики, периики…»
Она глянула в окно. Там часовые стрельцы стоят… А пруд такой тихий, по нем лебеди плавают… Увидали ее, свою любимицу царевну, и от радости начали крыльями махать… Царевна вся порозовела от этого лебединого привета… Надо их, лебедушек, покормить… да и учиться надо…
– «Тако единого места антиподы суть антиков того места периики, и перииков антики, – снова уткнулась она в книгу. – Сие от дефиниции довольно ясно есть и не требует доказания…» Ясно! То-то ясно!.. Ах, мамушка, неясно!
– Что ты, моя золотая! Совсем светло…
– Нет, в книге неясно…
– Ну, глазки, поди, притомила, отдохни…
– Нет, глаза не устали, а не пойму!
– Так у учителя спроси, мое золото.
– Ах, какая ты! – досадовала юная царевна.
И вдруг ей вспомнилась курносенькая, с розовыми щеками Оленушка, княжна Долгорукова, что ныне вдова-гетманша Брюховецкая…
– Что-то она поделывает теперь там, в черкасской стороне?
– Кто, золотая?
– Княжна Оленушка, гетманша.
– В полону она, бедная, сказывают; как убили черкасы ее мужа, так Петрушка Дорошонок, сказывают, взял ее к себе в полон.
– Ах, бедная! Что ж батюшка не отымет ее у Дорошенки? Я попрошу батюшку.
– Да вот Федор Соковнин, поди, скоро привезет от нее весточку, а може, и грамотку.
– Да… А вот сестры его, бедные, Морозова да Урусова… Я батюшку про них спрашивала, так говорит, закону-де супротивны стали.
– О-о-охте-хте! Где уж супротивны!.. Все этот Никон…
Царевна как бы опомнилась и снова нагнулась над книгой.
– Ну, мамушка, не мешай мне.
– Что-й-то ты! Кто тебе мешает? Ты мне мешаешь, вон петлю спустила…
– Ну-ну…
Царевна встала и, глядя в потолок, стала спрашивать сама себя так, как ее спрашивал Симеон Полоцкий.
– «Дистанции мест пременяются ли?» – «Пременяются: путевая убо мест дистанция овогда большая, иногда меньшая быть может; но истинная и кратчайшая дистанция географическая пребывает тая-жде, разве егода познаеши, что суперфиция земная прервется или отделится. Места же зде разумеваем пункты земные недвижимые. И тако ежели суперфиция между двоих мест срединоположенная учинится высшая, то будет и дистанция мест учинена большая, а буде низшая, то будет меньшая».
Это она проговорила почти одним духом наизусть, так, что даже вся раскраснелась.
– Ай да умница! Не забыла, – похвалила она себя. – Поцелуй же себя.
И она подбежала к овальному зеркалу, висевшему на стене, и поцеловала свое отражение.
– Ба-ба-ба! – послышался вдруг возглас в дверях терема. – Ай да девка! Сама с собой целуется…
Мамушка вздрогнула и уронила чулок. Царевна отскочила от зеркала. В дверях стоял царь Алексей Михайлович и улыбался своею доброю улыбкою. И ласковые глаза, и розовые щеки – все так и светилось нежностью.
– Ай да девка!
– Батюшка! Государь! – радостно, зардевшись вся, воскликнула царевна и бросилась отцу на шею.
Он ласково крестил и целовал ее голову.
– А! Как растет девка, – нежно говорил он, положив руки на плечи дочери и глядя в ее лучистые глаза. – Уж скоро и до головы не достану, скоро отца перерастет.
– Ах, батюшка, светик мой, миленькой, государь! – ласкалась девочка.
– Да и что дивить! Девке скоро шестнадцать стукнет…
– Пятнадцать, царь-государь, – поправила его мамушка, подходя и целуя царскую руку.
– Здравствуй, мамка!.. Вы всегда убавлять года любите, это женское дело…
– Нету, государь-батюшка.
– А что вы тут делаете?
И царь подошел к столу, на котором лежала развернутая рукописная книга и стоял глобус. Он взял книгу и стал смотреть ее титул, расписанный киноварью и разными цветными заставками.
– «География генеральная, – читал он, – небесный и земноводный круги купно с их свойствы и действы, от Бернардуса Варениуша сложенная…» Так, так, география.
Царевна, прижавшись головкой к плечу отца, тоже заглядывала в книгу. Царь перевернул первый лист.
– Вижу, сам Симеон писал, искусник, худог добрый… Ишь скромник, что говорит в предисловии: «Того ради малым и худым кораблецем смысла моего с прочими на широкий сей океан толкования пуститися дерзнул…» Да, скромник… Это хорошо… «Моя же должность объявити, – продолжал читать царь, – яко проводих сию не на самый словенский высокий диалект против авторова сочинения и хранения правил грамматических, но множает гражданского посредственного употреблял наречия, охраняя сенс и речи самого оригинала иноязычного…» Ишь ты! А что есть «сенс»? – обратился он к дочке и погладил ее волосы.
– «Сенс» сиречь «смысл», – бойко отвечала девочка.
– Так, умница.
Старушка мамушка, стоя в стороне, с умилением глядела на эту нежную сцену.
– Много выучила? – спросил царь, взглянув на девочку.
– До перииков и антиков, батюшка.
– Хорошо, дочушка… А трудно, поди?
– Трудно…
– Ничего… корень учения горек, а плоды его сладки суть…
Он взглянул на глобус, тронул его, повернул на оси…
– А сие разумеешь? – спросил он, тыкая пальцем в глобус.
– Разумею, батюшка.
– Это что такое! Словно ось махонька…
– Сие есть аксис, на чем Земля вертится.
– Ишь ты, аксис… слово, поди, греческое… так-так, словно ось…
– Да она осью и называется, батюшка, – пояснила девочка.
– Точно-точно… Премудро все сие… Токмо не уразумею я, как люди не упадут с Земли, коли она круглая…
– Не падают, батюшка…
– То-то я сам вижу, что не падают… Вот и мы не падаем, стоим, потому кверху падать нельзя… А вот те-ту, что внизу, под нами живут?
– Они, батюшка, называются антиподы.
– Антиподы, ишь ты… А мы кто же?
– А мы антики…
– Вон оно что! Поди ты, мы антиками стали, русские-то… А все премудрость Божия…
Он задумчиво качал головой, рассматривая глобус и повертывая его.
– А где ж Москва тут будет? – спросил он. Царевна повернула глобус, нагнулась к нему…
– Вот Москва, батюшка.
– Вижу, вижу… И на чертеже государства Российского такоже… А Ферапонтов монастырь, примером сказать?
Девочка вопросительно посмотрела на отца.
– Не знаю, батюшка.
