Книга Парадиз-сити - Лоренцо Каркатерра

— Ну, пойми же, папа, я не могу отпустить его одного, — с жаром сказала Дженнифер. — Он уверен, что справится, и никого не попросит о помощи. Но я хочу быть рядом, когда это произойдет. Для меня это очень важно.

— Ты превращаешь полицейское дело в свое личное, — произнес Сэл Фабини. — А для полицейского это самый верный путь в ловушку.

— Так ведь и для тебя каждое дело, над которым ты работал, становилось личным, — напомнила Дженнифер, подавшись вперед так, что даже слегка толкнула пластиковый стол. — Потому ты был никудышным мужем для мамы и неважным отцом для меня. Зато ты был лучшим копом во всей округе и никогда не попадал в ловушку именно потому, что каждое дело воспринимал близко к сердцу.

— Ведь ты не просто так пришла ко мне, Дженни, — мягко проговорил Сэл. — Уж во всяком случае, не ради яичницы с беконом. Ну, давай выкладывай, зачем пожаловала?

— За дополнительным стволом, — выпалила Дженнифер. — И за человеком, который, взяв этот ствол, не подведет.

— Так ты просишь прикрыть тебя? — пробормотал Сэл. Он выпрямился на стуле, его черные глаза вспыхнули огнем, дряблые мышцы предплечий вдруг налились силой. — Выйти на улицу, как в былые времена?

— Стрелков будет много, в одиночку ему их не одолеть, — объяснила Дженнифер. — Ничего наверняка не знаю, но чувствую. Не знаю, когда и как произойдет нападение. Знаю только, что в этот момент он не должен оказаться один.

— А почему я? — спросил Сэл. — Работаешь ты давно, у тебя должно быть достаточно друзей, которые не откажут тебе в помощи, даже в ситуации, когда придется побывать под пулями. И пользы от них наверняка будет больше, чем от меня, потому что они молодые, а я старый.

— Ты мой отец, — отрезала Дженнифер. Потянувшись через стол, она положила ладонь ему на правую руку. — И самый лучший коп из всех, кого я когда–либо знала.

— Даже лучше, чем твой итальянский приятель? — недоверчиво осведомился он.

Дженнифер улыбнулась.

— Да, папа, — ответила она. — Даже лучше, чем Ло Манто. Ну, помоги мне, а?

— Я и сам знаю, что лучше, — Сэл снова завел речь о своем. — Только никогда не говори ему, что сказала мне об этом. Не волнуйся. Это останется между нами, как бы ни сложилась ситуация.

— Так ты согласен? — настойчиво спросила Дженнифер, в то время как отец, отодвинув стул, направился к вешалке рядом с входом на кухню. — Поможешь?

— Скажи только, где и когда, — отрывисто бросил Сэл. Он надел синий блейзер, выдвинул верхний ящик комода и вытащил оттуда два пистолета 38‑го калибра в подвесных кобурах. — Если меня здесь не застанешь, звони по сотовому. На автоответчике никаких посланий не оставляй. Если не буду отвечать, все равно звони, пока не отвечу.

— Куда это ты собрался? — удивилась Дженнифер, наблюдая, как отец шествует к двери–ширме, отделяющей кухню от гаража.

— В тир, — пояснил он. — Давненько с этими стволами не упражнялся. Так что надо бы посмотреть, по–прежнему ли я способен попасть в цель. Для начала хотя бы в бумажную.

Дженнифер встала из–за стола и оперлась на кухонную стойку. Она внимательно смотрела на отца, возившегося на другом конце кухни.

— Спасибо, папа, — взволнованно вырвалось из ее груди. — Я буду тебе должна.

— Вот и хорошо. Вымой посуду, — ворчливо произнес Сэл Фабини, отодвигая дверь, за которой стоял его «Крайслер», — и будем квиты.

Глава 23

Карло Берц положил мощную винтовку на белое полотенце, которое заботливо расстелил у края крыши. Разорвав бумажный пакет, он вытащил оттуда толстенный кусок мюнстерского сыра и рогалик из плотного теста, прислонился спиной к залитому смолой выступу и открыл нож с кроваво–красной рукояткой. Отрезал и отправил в рот солидный ломоть сыра. Начал жевать — медленно и вдумчиво. Затем вытащил из кармана куртки холодную бутылочку воды «Поланд Спринг» и одним махом отвернул крышку. Несколькими большими глотками запил съеденный сыр. Берц поглядел сперва на ружье, потом на стоявший под боком будильник. Тот тикал громко и бодро: большая белая стрелка вот–вот покажет пятнадцать минут двенадцатого дня. Солнце уже жарило вовсю, как и полагалось в августе. Берц отрезал еще ломтик сыра, задумчиво зажал его в правой руке и закрыл глаза, погрузившись в шум и гам, долетавшие до самого верха с длинной, узкой улицы. Он находился как раз посреди квартала, на крыше шестиэтажного дома, на расстоянии выстрела от наземной остановки метро, ходившего вдоль Уайт—Плейнс–роуд.

До очередного заказного убийства оставалось сорок пять минут.

* * *

Элмо Сталли шел дворами, спускаясь по склону со стороны медицинского центра, обширная территория которого примыкала к шоссе Бронкс—Ривер–парквей. Понурив голову, он держал путь к дому с узким фасадом на Восточной 234‑й улице, стараясь думать только о предстоящей работе. Обе руки его были глубоко засунуты в карманы длинного и легкого серого плаща. Пальцы сжимали стволы двух пистолетов 38‑го калибра. А под плащом на шее висел внушительный дробовик. Протиснувшись сквозь узкий проход за зданием местного банка, Сталли спустился в подвал соседнего неприметного домика, как две капли воды похожего на другие, стоявшие вдоль улицы. Там, рядом с видавшим виды старым бойлером, он нашел сложенный садовый стульчик. Разложил его и поставил перед маленьким разбитым окошечком, из которого были хорошо видны обочина и припаркованные на ней один за другим автомобили. Он сел на стул поудобнее, положил дробовик на колени, а пистолеты оставил в карманах. Вытащил из кармана рубашки небольшой плеер, нажал на кнопку «воспроизведение», и сумрачный подвал наполнили чарующие звуки «Неаполитанской тарантеллы» Россини в исполнении Энрико Карузо. Это была его любимая песня.

Идеальная песня для убийства.

* * *

Мифо переключил передачу, и восьмицилиндровый «Форд Мустанг» 2003 года словно сам собой вкатился на свободное место между коричневым седаном «Шевроле» и «Вольво» с кузовом типа «универсал». Двигатель продолжал работать вхолостую, и недюжинную мощь его выдавало лишь низкое, тихое урчание. Отрегулирован он был отменно — клапана работали слаженно и гармонично, как клавиши хорошего пианино. Мифо находился на южной оконечности 234‑й Восточной улицы, лицом к серединному участку Уайт—Плейнс–роуд. Над ним грохотали поезда второй линии метро, везя тысячи усталых пассажиров в город и обратно. А он рассеянно наблюдал за уличным движением, необычно вялым в это позднее летнее утро. Оно, как и вся жизнь, было придавлено волной адской жары, стоявшей уже девятый день. Мифо посмотрел на приборный щиток и слегка надавил на педаль газа. Белые стрелочки поползли вверх. Водитель достал из кармана кожаной куртки тонкую сигару и газовую зажигалку. Закурил и прислонил затылок к кожаному подголовнику, не спуская, однако, глаз с улицы. Посмотрел на часы и улыбнулся.

Скоро кому–то настанет конец.

* * *

Джон Рамми стоял посередине большой итальянской закусочной, внимательно рассматривая полки, сплошь уставленные макаронными блюдами всевозможных форм и размеров. Глубоко втянув ноздрями богатую смесь разнообразных ароматов, он медленно двинулся вдоль длинных стоек, ломившихся от яств, названия которых ему было и не выговорить. Остановился у стойки с оливками. На ней красовалось более двух дюжин подносов, доверху наполненных вкусными плодами всех районов Италии. Взяв большой пластмассовый судок, Джон набрал туда приглянувшихся ему зеленых и мясистых сицилийских оливок. Аккуратно запечатал судок крышкой и направился к кассе рассчитаться. Подождал, наблюдая, как молоденькая и хорошенькая продавщица с кудрявыми каштановыми волосами и широкой улыбкой взвешивает оливки и кладет их в пакет из коричневой бумаги, дал ей десяти–долларовую бумажку и взял сдачу, а потом неспешно вышел на улицу, во влажную жару, толстым одеялом накрывшую Восточный Бронкс. На дальнем углу Восточной 234‑й улицы Рамми резко повернул направо, нырнул в неприметный дворик и подпер спиной входную дверь из полированного дерева и стекла. Открыл судок с оливками и бросил две ягоды в рот, а затем поставил пакет между ног и словно между делом ошупал два 9‑миллиметровых пистолета, которые покоились у него на груди в кобурах из тонкой кожи. Выплюнул оливковые косточки, потер усталые глаза. Ему никогда не спалось в ночь перед работой — хотелось сделать ее побыстрее, а потому одна и та же картина раз за разом прокручивалась в его мозгу. Лишь после работы, когда волна адреналина сходила на нет, Рамми мог как следует расслабиться.