Книга Тэмуджин. Книга 2 - Алексей Гатапов

Матери пристыженно молчали.

– Прости нас, глупых, – мать Оэлун положила руку ему на плечо. – Не надо было нам при нукере говорить, но ведь дело непростое…

– Больше я ни слова не скажу при чужих… – зарекалась Сочигэл.

– Но ведь дело это нешуточное, – продолжала свое мать Оэлун. – Сейчас нам никак нельзя поступать необдуманно. Мы должны быть осторожны во всех делах с людьми… Ты подумай, ведь мы сватались к хонгиратам в то время, когда у нас был жив отец и был улус. А сейчас мы кто перед ними? Захочет ли теперь Дэй Сэсэн отдавать нам свою дочь? Обо всем этом ведь надо хорошенько подумать.

Сочигэл согласно качала головой.

– Когда мы к ним сватались, никакого разговора об улусе не было, – сдерживая злобу, глухо заговорил Тэмуджин. – Был разговор только о его дочери и обо всем мы с ними договорились, все обряды исполнили, а теперь они должны отдать мне мою невесту.

Мать беспомощно всплеснула руками.

– Послушайся нас, Тэмуджин… – вступилась Сочигэл. – Мы-то ведь получше знаем такие дела. Лучше будет поехать за ней потом, когда ты вернешь себе отцовский улус, тогда уж они не откажут…

– Они не будут ждать, если я исчезну на многие годы.

– Страшного в том нет, мы тебе другую найдем, – утешала его мать Оэлун. – Для такого парня, как ты, невесты отовсюду найдутся.

– Нет уж, я не хочу, чтобы люди показывали на меня пальцами и говорили, что мне хонгираты отказали в невесте…

Но обе матери словно сговорились, они твердо стояли на своем.

– Это будет глупо… – упрямо повторяла Сочигэл. – Там такая сейчас суматоха, людям не до этого. Дэй Сэсэн как услышит, так взбесится от злости, еще прогонит, опозорит нас на обе долины.

– Надо тебе на этот раз послушаться нас, – мать Оэлун жалостливо, как на маленького, смотрела на него: – Хонгираты будут смеяться над тобой, скажут, растерял весь улус и еще лезет в женихи. А потом и другие узнают, все будут смеяться.

Матери говорили наперебой, гладили ему руки, уговаривая. Ласковые слова их вязко оседали в ушах, будто связывали по рукам и ногам. Какое-то время Тэмуджин будто поддался их уговорам, осознавая правду в их словах, он готов был согласиться с ними. Но тут же, испугавшись своей слабости, встрепенулся, словно ужаленный.

– Нет! – громко выкрикнул он, резко поднимая голову и взглянув на мать. – Еще только вчера ты мне говорила, что не будешь вмешиваться в мои дела, прошла всего одна ночь и ты все забыла?

– Но, сынок, послушайся…

– Я знаю, что делаю, и вы мне не мешайте!

– Но ведь это никакому разуму не уразуметь… – снова начала было Сочигэл.

– Нет, я вам говорю! – властно повторил Тэмуджин и, блеснув волчьим огнем в глазах, как у отца Есугея, остро посмотрел на матерей. – Больше не говорите мне ничего! Я так решил и вам лучше не стоять на моем пути… А не то мы снова, как в прошлом году, поссоримся…

Матери долго молчали.

– Ну, что ж, – вздохнула мать. – Будем думать, что Тэмуджин хорошо подумал обо всем и знает, что делает. Ему решать, а нам слушаться.

Тэмуджин тяжело вздохнул.

– Я так решил, – глухо повторил он.

Помедлив, он вышел из юрты, холодно оглядел дружно присевших кучкой у молочной юрты братьев вместе с нукером Джэлмэ.

– Заходите, – коротко сказал он им и вернулся на хоймор.

– Со мной поедет Бэлгутэй, – сдерживая подрагивающий от волнения голос, распоряжался он, когда все расселись. – Хасар с Тэмугэ останутся охранять стойбище. Хачиун поедет к хамниганам и пригласит их в гости на мою свадьбу. А ты, Джэлмэ, поедешь по моему вчерашнему следу вниз по Онону, найдешь стойбище Боорчи, сына аруладского Нагу Баяна и тоже скажешь ему, что я приглашаю его на свою свадьбу.

Тот внимательно выслушал его и молча кивнул.

Тэмуджин встал из-за стола, показывая, что разговор окончен, и братья как подстегнутые вскочили на ноги, засуетились в приготовлениях. Сочигэл с Хоахчин пошли в молочную юрту готовить еду в дорогу отъезжающим, Хасар с младшими отправились ловить коней для Тэмуджина и Бэлгутэя.

До полудня все готовились к поездке. Первым уехал Джэлмэ, взяв еды на дорогу и получив последние наставления от Тэмуджина. Проводив его, Тэмуджин отправился к Бурхан-Халдуну. У подножья горы он пал на колени, унимая тревогу в груди, заговорил вполголоса:

– Сколько раз ты прятал нас за своей спиной, укрой же еще раз… оставляю под твою защиту свой дом… дождем и ветром, громом и молнией отгоняй врагов подальше от моих домашних, не подпускай никого к моему стойбищу…

Мать Оэлун из лучшего, что еще оставалось в сундуках, собрала подарки сватам: Дэй Сэсэну лисью шапку Есугея и его же атласный китайский халат, а сватье два куска синего шелка.

– Подарки небогатые, – вздохнула она, уложив все в переметную суму. – В лучшие годы мы не так могли их одарить… И неизвестно, как они вас примут, мы ведь по-настоящему и не знаем этих людей, что за души у них.

– Ну, опять ты за свое, – досадливо сказал Тэмуджин. Он и сам тревожился о том, как его примут сваты и пока всеми силами отгонял тяжелые мысли о предстоящей встрече с ними.

– Не буду, – мать, опомнившись, с силой прикусила себе язык и нижнюю губу, скривив лицо от боли.

– Он обещал нашему отцу, – нарочито твердо, будто убеждая себя, говорил Тэмуджин. – Значит, должен отдать мне свою дочь… Отступающий от своего слова, что глотающий собственный плевок – презренная лисица, а не благородный волк, с таким человеком никто и разговаривать не будет…

– Ну, что ж, попытай своего счастья, сын мой, – грустно улыбнулась мать. – Только, если он тебе откажет, ты уж не страдай сильно, ведь ты теперь хорошо знаешь, какие бывают люди… мы можем и в других родах найти не хуже невестку.

– Нет уж, – упрямо двинул головой Тэмуджин. – Женой мне будет дочь Дэй Сэсэна.

Наскоро попрощавшись со своими, Тэмуджин с Бэлгутэем выехали из стойбища, торопясь, пока солнце не сошло с зенита. Домашние, окружив немую коновязь, стояли плотной кучей, а мать Оэлун, выступив вперед и сорвав пучок ковыля, часто кропила им вслед молоком, шевеля губами в горячей молитве.

X

Тэмуджин с тех пор, как после смерти отца вместе с Мэнлигом уехал из куреня хонгиратов, редко вспоминал о своей невесте. Сначала горе об ушедшем отце затмило память о ней, потом лавиной пошли другие заботы и тревоги: борьба за знамя, вражда с двоюродными и троюродными братьями в курене, затем с Бэктэром, приезд дядей и разлад с домочадцами, плен… Все эти напасти, навалившись одна за другой, закрутили, завертели его так, что в душе у него не оставалось покоя для воспоминаний о ней.

Лишь изредка, когда он оставался наедине, в пути или на охоте в лесу, в памяти его будто далеким отсветом в ночи возникало неясное видение его невесты и тут же угасало, так и не затронув сердца, не дав тепла его огрубевшей душе.