Книга Наш Ближний Восток. Записки советского посла в Египте и Иране - Владимир Виноградов

Встреча в день инцидента с президентом – высшим государственным деятелем страны – предоставляла возможность для проявления нашей немедленной реакции, для заявления решительного и строгого протеста на самом высоком уровне. Эту возможность нельзя упускать. Но сначала надо будет изменить тон и текст моей речи, кое-что опустить, кое-что добавить. Пусть это будет заметно всем – и иранскому руководству, и послам. Надо, чтобы почувствовали: мы приветствуем революцию и народ, ее совершивший, но не действия нынешнего руководства. Добавил о необходимости уважения других стран и народов, снял приветственные слова от имени Советского Союза.

…В парадном зале МИДа, когда я туда вошел, уже жужжали группками главы дипломатических миссий. Бросилось в глаза подобострастие некоторых к угрюмой и бородатой новой поросли мидовских работников. На меня бросали осторожные, косые взгляды – весь дипкорпус знал о сегодняшнем происшествии, в феодальные времена это повод для начала войны. Сейчас… Но ко мне приветливы, уж слишком любезны. Как в доме повешенного, о веревке, т. е. о происшествии, не говорят. Не говорят воспитанные и умеющие себя держать послы. Но на многих лицах видно любопытство: как же будет вести себя сегодня советский посол?

Подошел иранский посол в Москве Мокри, он находится в Тегеране в больнице, но решил прийти сегодня на встречу послов с президентом. Я рассказал ему и об инциденте на параде с флагом, и недавнем обстреле моей автомашины; о том, что со стороны МИД Ирана никакой реакции нет – так, как если бы ничего не случилось. Единственным порядочным иранцем оказался религиозный деятель Халхалиль, который сам позвонил мне и, выразив сожаление в связи с обстрелом, поинтересовался, все ли в порядке и т. д. Спросил у Мокри, как бы он себя чувствовал в подобной ситуации, которой, естественно, не может возникнуть в Москве.

Мокри молчал.

Расселись в зале. На первые два ряда «стражи» никого из послов не пускали. Там позднее уселась какая-то чиновная знать. Сел в третий ряд. Подошел заместитель начальника протокольного департамента Масуми, объяснил мне программу, потом начал уточнять название страны, которую я представляю. Я медленно ему продиктовал по-английски. Он что-то записал.

В зал вошел президент Хаменеи, министр иностранных дел Велаяти с группой охранников.

Масуми объявил программу: сура из Корана, выступление посла Виноградова – он заглянул в бумажку – «из социалистических республик», затем выступления Хаменеи и Велаяти.

Заныли суру, в ней, между прочим, говорилось, что евреи – не люди. Странная сура…

Потом вышел я, послы зашелестели бумажками – следить за речью. Однако по мере произнесения речи они сначала недоуменно посматривали то на текст, то на меня, потом вытащили карандашики и стали быстро вносить поправки по тексту. В речи говорилось с уважением об иранском народе, совершившем революцию, о пожеланиях ему успехов в строительстве новой жизни, пожелании мира. Когда в заключение я подчеркнул, что уважение достоинства других наций есть необходимое условие, чтобы уважали любую нацию, зал дружно зааплодировал.

Речи Велаяти и Хаменеи были весьма общего плана, и я отметил, что дипкорпус не аплодировал им, а иранцы одни не решились хлопать в ладоши.

После речи Хаменеи он встал из-за столика и направился к выходу.

Я быстро подошел к нему, послы, было окружившие его, отступили назад. Сказал президенту, что должен сделать ему неприятное заявление, хотя день и торжественный. Кратко рассказал об инциденте с советским флагом на параде. Поскольку вокруг начала создаваться толпа стремящихся услышать, о чем говорит советский посол (я сознательно говорил по-русски через переводчика и негромко), Хаменеи, зыркнув по головам толпы и обменявшись взглядом с Велаяти, взял меня под руку, повел из зала.

Он спросил:

– Вы сами видели этот случай или вам рассказали?

Я ответил, что советский военный атташе был вынужден покинуть парад, а об инциденте знают все послы.

– В качестве посла СССР я заявляю вам, господин президент, как высшему государственному деятелю страны самый решительный протест. Последствия этого дикого случая могут быть самыми серьезными, и нести ответственность за них будет иранская сторона. Мы также требуем выявления и наказания виновных и хотели бы знать, отражает ли этот случай с Государственным флагом СССР истинную политику иранского правительства в отношении моей страны.

Хаменеи молчал, уставив глаза в пол. Затем, как бы взвесив что-то, сказал:

– Я сам займусь этим делом, а господину Велаяти поручаю тщательно расследовать случившееся и доложить мне. Ответ вам будет дан в ближайшие дни.

Велаяти в знак согласия кивнул.

К этому времени послы уже выстроились в одну линию, Хаменеи и Велаяти прошли, прощаясь. Уходя, Велаяти заверил, что он сделает все, что ему поручено.

Как оказалось, наши муллы на параде вели себя также достойным образом. Они немедленно встали, заявили протест и покинули трибуну, осыпаемые оскорблениями собравшихся там так называемых «религиозных деятелей». Вечером они заявили официальный протест МИДу Ирана. «Мой отец лишился на войне ног, – сказал Аль Шукюр Паша-заде, – защищая флаг, который вы здесь, в Иране, топчете. Мы нашим мусульманам расскажем о вашем «исламе». В знак протеста наши духовные деятели отказались от традиционной поездки к «святым местам» в Мешхед и от участия в церемонии закрытия празднеств.

Через день меня пригласил к себе заместитель министра иностранных дел Шейхольэслам.

Начал он робким голосом, сильно нервничал. Его ответ я помню почти дословно:

– Я пригласил вас в связи с инцидентом с советским флагом, случившимся позавчера. Мы произвели расследование. Флаг был брошен на землю по указанию одного из военных офицеров. Это действие ни в коей мере не отражает позицию иранского правительства или его намерения в отношении вашей страны. Через 10–15 минут после того, как флаг был замечен, министр исламской ориентации приказал убрать флаг, что и было сделано. Иранское правительство приносит свои извинения Советскому правительству. Офицер, допустивший проступок, будет наказан. Прошу передать все это в Москву.

Я ответил, что, конечно, передам изложенное в Москву, заметив, что подобный недопустимый инцидент мог иметь место только в обстановке антисоветской истерии, постоянно разжигаемой в Иране. Советский Союз с самого начала иранской революции проводит дружественную политику в отношении Ирана. Мы себя ни в чем упрекнуть не можем, если Иран хочет враждовать – это его дело, пусть потом пеняет на себя.

Привел ему в качестве иллюстрации следующий, совсем свежий случай: вчера в учебном центре Казвина, где советские специалисты подготавливают иранские квалифицированные кадры, был митинг. Когда там начали кричать «смерть Советскому Союзу!», советские специалисты, конечно, встали и ушли. За ними побежали руководители центра – иранцы, «объясняя», что эти выкрики не против советских специалистов, а против Советского правительства (?!). Можно ли себе представить что-либо безобразнее этого?