Книга Тени Чернобыля - Ежи Тумановский

Через неделю, на четыре дня позже намеченного срока, из всей группы вернулось только двое — превратившийся в седого морщинистого старика Комиссар и притащивший его на себе измотанный, но без единой царапины, Монах.

Когда израненного, облученного Комиссара, похожего на мумию, подхватили подоспевшие из поселка люди, новоиспеченный сталкер сбросил свой груз, поднялся на холм и поклонился женщине в ноги.

– Спасибо, матушка.

Говорят, она посмотрела на него, и материнские слезы покатилась из ее глаз.

– Вернулся, сынок…

Так она обрела новое имя, на которые всегда была щедра Зона. Мать. Матушка. Теперь так звали ее все. С тех пор стало традицией идти перед походом к Матери и просить благословения. Все, кто делал это с чистым сердцем и открытой душой, получали его. Все, кто получал ее благословение, возвращались. Живыми.

И тогда началось настоящее паломничество к ней. К Матери шли сталкеры и мародеры, чтобы заручиться ее добрым словом, правда, доставалось оно не многим; глупцы из числа заумных всезнаек пытались выведать у нее несуществующие секреты; ученые, не в силах объяснить ее феномен, либо называли все шарлатанством, либо говорили что-то о вербально-психологическом внушении и положительной самомотивации; твердолобые военные вообще отказывались верить в чудеса. И только Монах нежно называл ее матушкой и ничего от нее не требовал и не ждал.

А она продолжала стоять на вершине холма.

…Ветер стал сильнее, он погнал по небу вереницы холодных пунцово-серых туч, тянувшихся до горизонта сплошной косматой стеной. Стало темно и промозгло, как будто и не было над этим всем теплого ласкового солнца. Сухие листья и мусор закрутились в бешеной пляске, то неистово кружась на месте в виде миниатюрных смерчей, то пускаясь наперегонки друг с другом. Трава приникла к земле, лес у дороги шумел живым стройным разноголосым хором, готовясь к надвигающейся грозе. В поселке все разошлись по домам, плотно закупорившись о непогоды.

Мать стояла и глядела на дорогу.

Потом все стихло на какое-то мгновенье. Воцарилась абсолютная тишина, как в поле перед боем двух армий, но лишь для того, чтобы потом разразиться оглушительной какофонией битвы.

Тишь и полумрак разрезали сразу несколько вспышек молний, а последовавшие за ними рокочущие раскаты грома разметали ошметки тишины по округе. И тут же начальные аккорды грозы было подхвачены: деревья скрипели стволами и трещали поломанными ветками, ветер выл кровожадным берсеркером, низко стелясь по траве и зло мечась из стороны в сторону, тревожно шумели листья, барабанной дробью зачастили тяжелые дождевые капли, немилосердно вколачивая свои удары в землю.

А хрупкая фигурка Матери, каким-то чудом удерживалась на вершине холма, словно выросшая из самой земли, и продолжала стоять на месте. Несмотря на ветер, рвущий во все стороны одежды и пытающийся опрокинуть слабую на вид женщину. Несмотря на холодный дождь, что заливал глаза и заставлял дрожать от холода все тело. Несмотря на молнии, что сверкали в опасной близости с холмом и валили старые деревья. Несмотря ни на что — она стояла и смотрела на дорогу, по которой из Зоны возвращался высокий молодой сталкер.

Он поднялся по скользкой от грязи земле на холм, преодолевая сильные порывы ветра, и как всегда преклонил колени перед ней.

– Спасибо, матушка! — сквозь гром прокричал вернувшийся живым.

Но на этот раз ее ответ был иным. Она положила руку ему на плечо и, когда он поднялся, спокойно сказала:

– Сынок, отведи меня в Мертвую Балку!

– Что?! — не расслышал Монах из-за сильного ветра.

– Отведи меня в Мертвую Балку! — не повышая голоса, повторила она.

На этот раз он понял, что она сказала. Лицо обычно невозмутимого Монаха вытянулось от удивления, глаза широко раскрылись. Он отрицательно покачал головой. Мать упорно продолжала смотреть на него. Мольба, боль и невыносимая печаль были в этих глазах. От этого взгляда парень, повидавший многое за последние два года своей жизни в Зоне, захотел оказаться как можно дальше. Монах посмотрел на небо, словно собираясь найти оправдание в непогоде, и второй раз покачал головой. Но опять наткнулся на взгляд Матери. Она ждала от него ТОЛЬКО ОДНОГО ответа. Так они смотрели друг на друга какое-то время. Монах не знал — долго они так стояли или лишь мгновенье. Для него время вообще остановилось. Он пытался мысленно отговорить Мать от этой затеи, ссылаясь на тяжести Зоны, на возможность скорого Выброса, на сотни других опасностей, ожидающих их там, но каждый раз натыкался на ее непреодолимое намерение и невозмутимое спокойствие ее глаз.

В конце концов, он не выдержали и, сквозь силу, выговорил:

– Завтра, в пять…

Женщина улыбнулась светлой теплой улыбкой, на миг озарив царившую вокруг тьму:

– Все будет хорошо, сынок, — и впервые за все время своего пребывания в поселке покинула холм, не дождавшись ночи.

Сталкер постоял еще некоторое время на месте, растерянно глядя вслед ушедшей женщине, а затем тоже спустился вниз.

Монах очень устал, но в эту ночь он не мог уснуть. И причиной его бессонницы была отнюдь не страшная гроза, разыгравшаяся за стенами его жилища. Он лежал и смотрел в потолок, мысленно прокручивая в голове произошедший на холме разговор снова и снова, и в который раз удивлялся — каким образом эта женщина заставила его принять ее решение? Почему он согласился отвести ее в Мертвую Балку? Выброса не было уже больше месяца. Никто не мог предсказать, когда будет следующий. Его последний поход и так был рискован, но теперь он попросту играет со смертью. А сама Балка? Зачем Матушке нужно попасть в это кошмарное место? Неужели он настолько безумна? Монах ворочался на скомканной простыне и задавал себе все новые и новые вопросы, на которые не мог найти ответов.

Вконец вымотав себя мучительными размышлениями, он уснул за два часа до намеченного времени, приняв твердое решение утром отговорить Мать от ее затеи.

Проснувшись через час в холодном поту, Монах поднялся и увидел в зеркале осунувшееся лицо человека, не спавшего ночь. Темные круги под глазами, осоловелый взгляд уставших красных глаз — он давно себя таким не видел. Выйдя на кухню, Монах вскипятил воду, а потом долго курил, уставившись через немытое стекло окна в ночь. Чашка чая, остывающая на столе, так и не дождалась его.

Наспех одевшись и захватив необходимое снаряжение на двоих, сталкер вышел из дома. Несмотря на принятое решение, он, тем не менее, слабо верил в то, что ему удастся отговорить Матушку. Парень отрывисто шагал по дороге, терзаемый собственной неуверенностью.

На окраине поселка они встретились. Монах хотел было начать свою заранее заготовленную речь, но женщина пресекла на корню его попытку:

– Все будет хорошо, сынок! — повторила она вчерашнюю фразу и пошла по направлению к Зоне.

Монаху ничего не оставалось, кроме как смириться.

* * *