Книга Тигриные глаза - Ширли Конран

Еще через час такой работы Поль принес глазные капли, а Плам принялась массировать затекшую шею.

В полночь ей на мгновение показалось, что она обнаружила некий сморщенный листок, который присутствовал на всех картинах. Но тревога оказалась ложной.

В два часа ночи Поль потер покрасневшие глаза и сказал:

— Моя дорогая, в восемь тридцать меня будут ждать двадцать семь детей. А до этого мне предстоит одеть и накормить двоих своих…

— Закончим эту часть, — пробормотала Плам, зная, что одна она не сможет продолжать эту работу. Содержимое седьмой колонки, обозначенной буквой G, постепенно оказалось вычеркнутым. Оставалась последняя колонка Н.

Поль потянулся.

— Плам, осталось всего около часа работы, но на сегодня это будет слишком много. Я уже не в состоянии сосредоточиться и вряд ли смогу быть полезным…

Он замер на полуслове, видя, как Плам вдруг переменилась в лице и показала на свой список. Без слов стало ясно, что в трех только что проверенных колонках G присутствует один и тот же элемент: в левом нижнем углу каждой картины был изображен опавший лепесток.

Они стали лихорадочно продолжать работу. В три пятнадцать Плам подняла на Поля сияющие глаза:

— Посмотри, вот он! Шестой опавший лепесток! Ручаюсь, что точно такой же есть и на последней из оставшихся картин миссис Картерет!

— И миссис Доддз.

Плам кивнула.

Торжествующая, она обвила руками Поля.

— Вместе с современным тюльпаном леди Бингер это все, что мне надо, чтобы прижать котенке Монфьюма. Поль отстранился.

— Шш, дети, — предостерег он, — они не должны знать, что ты здесь так поздно… Как ты можешь прижать к стенке Монфьюма?

— Я скажу, что, если он не раскроет свой источник, я пойду в полицию.

Поль взял ее за плечи.

— Думаю, тебе надо идти в полицию прямо сейчас — в нашу полицию.

— Нет. Я знаю французский не настолько хорошо, чтобы объяснить эту запутанную историю. Хватит с меня и английской.

— Итак, мы пойдем в парижскую полицию вместе, — твердо повторил Поль. — Я не могу пропускать занятия в школе, но южный экспресс на Париж проходит через нашу станцию в пять утра, так что, если мы сядем на него в субботу, то я смогу вернуться вечерним поездом в воскресенье и успею к занятиям в понедельник.

— Ты прелесть, — Плам посмотрела на него с благодарностью, — но давай вначале нанесем визит Монфьюма, а затем уже в полицию. Терять нам нечего, а выиграть мы можем. Вот только надо проверить, работает ли его салон по субботам. Ты позвонишь?

— Если они не работают по субботам, то в этот раз будут, ибо я собираюсь соблазнить их, прикинувшись богатым виноторговцем с юга, что заодно объяснит мой провинциальный акцент…

— Я в восторге от твоего провинциального акцента. — Плам вскинула руки ему на плечи. — Мне нравится в тебе все без исключения. Я люблю тебя.

Поль приподнял ее подбородок:

— Наконец-то ты сказала это.

— Я не имела в виду… — Плам избегала обещаний, чтобы потом не чувствовать себя виноватой. От услышанных слов Поль забыл об усталости и, подхватив ее на руки, понес по коридору.

Немногочисленные мужчины, которых Плам знала в перерыве между замужествами, торопились как можно скорее покончить с тремя составляющими современного ухаживания: бесплатным ужином, комплиментами и любовной игрой. Их не очень-то занимали такие нежности, как прикосновения и поцелуи. Им сразу хотелось того, что следует за этим. Традиционная увертюра для них была лишь досадной задержкой и неудобством.

Поль прикасался к соскам, набухшим от возбуждения, и ласкал ее тело, пока оно не взорвалось бешеным желанием ощутить его в себе. Соединившись наконец, они замерли в неизъяснимом наслаждении. Затем оно стало нарастать и превратилось чуть ли не в физическую боль, шедшую из глубины и требовавшую удовлетворения. Приближаясь к своему пику, наслаждение переходило в экстаз. Казалось, любовь ее становится безграничной и обнимает всю вселенную. Переплетенная и слитая с Полем, Плам радостно возносилась к вершине блаженства.

После она лежала в истоме удовлетворения и слушала, как бьются их сердца. Она была вся переполнена счастьем, а к горлу уже подступал комок горечи из-за предстоящей разлуки.

— За два года после смерти Анни, — прошептал Поль, — у меня были другие. Но не было любви. Мне не хотелось любить.

— Поль, твоя мать говорила что-нибудь?

— Да, — отрывисто произнес Поль, вспомнив, как негодовала мать, когда он забирал у нее девочек после поездки в Аркашон, Незаметно оттеснив его в свою спальню, она указала на распятие в изголовье старой деревянной кровати.

— Уже не время для намеков. — Она перекрестилась. — Твои шашни с англичанкой зашли слишком далеко! Я прошу тебя уважать нашу религию, мой сын. Она замужняя женщина, а по возрасту годится тебе в матери.

— Мама, я всего лишь на десять лет моложе Плам. Ни меня, ни ее это не заботит.

— Это не единственная проблема.

— Я знаю, мама.

Вначале Поль говорил себе, что он для Плам всего лишь увлечение на отдыхе, всего лишь флирт. Потом он убеждал себя, что у них все будет происходить только на его условиях. Он пошел на жертвы и риск, чтобы зажить своей собственной жизнью, и был уверен, что никто и ничто не помешает ему в этом.

Но когда Плам согласилась с его принципами и с готовностью одобрила его образ жизни, он задумался, а какой эта жизнь окажется для нее, если они поженятся. Проблема заключалась не в том, что она была иностранкой или замужней, а в том, что она совершенно не вписывалась в жизнь Волвера, как если бы имела зеленую луковицеобразную голову с двумя торчащими из нее антеннами. Хотя в Волвере все понимали, что женщинам приходится работать, никто не допускал, что у них может быть карьера. Это, по всеобщему мнению, нарушало естественный ход вещей. По этой причине Плам всегда выглядела бы в их глазах белой вороной. Но имеет ли это значение?

Мать Поля, конечно, считала, что имеет.

— Из этого ничего не выйдет! Она прекрасная соседка, но она не нашего поля ягода. Она иностранка. Причем сумасшедшая. Приезжает сюда раз в десять лет, чтобы развлечься. Это ненормальное поведение, мой сын… А посмотри, какие она рисует картины. Я видела их однажды. Это сплошное помешательство. Она эксцентричная, несерьезная женщина. Так что, надеюсь, этот эпизод тоже несерьезный… — Мадам Мерлин опять осенила себя крестным знамением.

— Все это очень серьезно, мама.

— Нет! У тебя, мой сын, есть естественные мужские потребности, тебе нужна жена, так же как девочкам нужна мать. И, конечно, все мы надеемся, что однажды… Но эта… она не умеет даже готовить.

— Она умеет, но не любит заниматься этим. А я люблю. — Он мягко дал понять матери, что пока не готов обсуждать дальше столь важный для него вопрос.