Книга Милая пленница - Кристина Скай

Александра смутно осознавала, что он смят и побежден. Его дикий напор остыл… так почему же она не торжествует?

Гордость была грехом ее отца. Может быть, это и ее грех тоже?

Она молча встала. Ее влекла непонятная ей самой сила. Александра, нервно сжимая пальцы, смотрела на устало ссутулившиеся плечи Хоука. Она подняла руку — и вдруг комната покачнулась…

— Хоук…

Он подхватил ее в тот момент, когда она уже падала, он поднял ее на руки и пристально всмотрелся в ее побелевшее лицо. На его виске колотилась вена, когда он нес девушку в соседнюю комнату, где свеча в серебряном канделябре бросала неяркий свет на кровать под темно-красным бархатным пологом.

Александра даже не заметила, как Хоук ненадолго вышел из комнаты; потом он обнял ее за плечи, приподнял. Холодное стекло коснулось ее губ.

— Выпей. Немножко. Бог мой, ты бледна, как привидение!

А Александре почудилось, что она и вправду увидела привидение. Ей вдруг стало предельно ясно, до чего может довести человека гордыня. Она вспомнила свой последний гневный спор с отцом, всего за несколько часов до того, как он покончил с собой. Как обычно, они поссорились из-за ее будущего. Отец требовал ответа: почему Александра не хочет выйти замуж за приятного и энергичного молодого человека, только что приехавшего из Англии? Он по уши влюблен в нее. Она могла бы наконец обзавестись семьей, детьми…

Но Александра, как обычно, лишь фыркнула и ответила отказом. А потом вдруг заметила во взгляде отца странную мольбу — мольбу, которой она то ли по наивности, то ли по эгоистичности не поняла.

Да, сейчас для Александры смотреть на устало согнувшиеся плечи и темное лицо Хоука было все равно что увидеть призрак собственного отца.

— Я никогда не забуду, какой ты была, когда я впервые увидел тебя, — мягко произнес Хоук, прерывая болезненные мысли Александры. — Видение в тумане…

И как прелестный призрак, ты несла мгновенье красоты; И пышным облаком волос Закрыла мир до самых звезд…

Думаю, уже тогда я понимал, что ты — не Изабель. Ты была не мгновенным явлением красоты, отнюдь не мгновенным…

Хоук крепко сжал кулаки. Где-то в глубине, в той части души, которую он считал давно погибшей, возникла боль… В Испании ему не раз приходилось видеть людей, потерявших в боях руки или ноги, но продолжавших чувствовать, как болит то, чего уже нет…

Вот и он теперь испытывал такую же боль. Болело то, что он давно отбросил… Может быть, его душа понемногу возрождалась из руин? А может быть, вернулись мечты юности… Во всяком случае, таких чувств ему не доводилось испытывать прежде.

Серебристые глаза Хоука с тоской вернулись к лицу Александры, вглядываясь в изысканные черты, никогда не исчезавшие из его памяти. Синевато-зеленые глаза сверкали ярче драгоценностей… и в его чреслах снова родилось желание.

Он боялся подойти ближе, потому что ее тело слишком сильно манило его. Аромат жасмина исходил волнами от ее теплой кожи, завитки красно-золотых волос чуть вздрагивали в потоке воздуха, идущем от окна. Сам того не осознавая, Хоук шагнул к Александре и поймал колышущийся локон. И его взгляд с жадностью остановился на ее губах.

Александра чувствовала, как его желание обжигает ее, притягивает… и она совершенно беспомощна перед ним. Она закрыла глаза и чуть заметно выгнулась, потому что ее тело само ответило на призыв…

Она хотела ощутить его руки на своей коже, вкус его губ, языка… Она хотела прогнать из его глаз боль и усталость.

А Хоук, как во сне, наблюдал за тем, как на лице девушки вспыхнул румянец, и его сердце сжалось от отчаянной надежды.

— Значит ли это «да», моя любовь? — выдохнул он, касаясь пальцами ее подбородка и приподнимая лицо Александры. Он зачарованно смотрел в измученные аквамариновые глаза, нежно погладил ее по щеке, и прикосновение его большой руки было легким, как перышко. — Скажи, Александра! — пробормотал он хриплым от возбуждения голосом.

Но Александра не могла говорить — по крайней мере губами. За нее ответило тело, на языке куда более древнем, чем слова. И внутри ее все судорожно сжалось, когда она прислонилась к его груди.

И в это мгновение она поняла этого человека. Судьба сделала их врагами, но они очень похожи, они совершали одни и те же ошибки во имя чести и чувства собственного достоинства.

Над ними нависло молчание. Хоук осторожно взял в ладони лицо Александры, а она облизнула неожиданно пересохшие губы.

— Александра! — простонал он. — Нежная лебедушка, я должен быть с тобой! Еще раз… позволь мне любить тебя, сегодня! Даруй мне свой огонь, пусть и в последний раз!

Но лучше бы он горел всегда…

Голос Хоука подействовал на Александру, как сладкое густое вино, и голос этот слегка дрожал, и Александра смутно подумала, что Хоук почему-то перестал таиться перед ней… А может быть, из-за того, что она поняла его уязвимость? Ее собственное сердце вздрогнуло, когда она погрузилась в его бездонные глаза и, разглядев в этих глазах безысходное отчаяние, внезапно поняла, что не может отказать ему ни в чем. Она хотела сказать об этом, но Хоук не мог больше ждать, он стремился к ней…

Он наклонился, желая ощутить вкус ее губ, желая отдать ей всего себя, и через мгновение она тихо застонала, потому что их губы слились.

Хоука пронзило острое желание, ему стало трудно дышать, когда язычок Александры осторожно скользнул по его губам… Ошеломляющая волна наслаждения окатила Хоука. Но он крепко держал себя в руках, позволяя девушке продолжать новое для нее исследование, и, замирая, чувствовал, как движения ее языка становятся все смелее и соблазнительнее. А когда до него донеслось приглушенное всхлипывание, он впился в ее губы со всей терзавшей его страстью.

«Я тону, — подумала Александра, — тону в этом человеке, в море расплавленного серебра…» Ее тело, томное и воспламененное, купалось в жидком огне. И ей казалось, что она плывет навстречу его притягивающему желанию…

— Да, моя нежная любовь, отдайся мне, вся, без остатка! — Его серебристый взгляд оторвался от лица девушки и скользнул к бретелькам сорочки. — Александра, я понял, что такое жить, лишь в тот момент, когда в ту ночь, в тумане, увидел тебя. А до тех пор все было дурным сном.

На щеке Хоука сильно дернулся мускул, когда его пальцы спускали сорочку с плеч девушки. Тонкий батист с тихим шорохом упал на пол, и прохладный ветерок от окна коснулся чувствительной кожи Александры. Губы Хоука скользнули по ее шее, плечам…

— Ты само совершенство, — прошептал он, не отрываясь от нее, нежно лаская белые плечи и мягкий изгиб груди. — Ты даже прекраснее, чем мне запомнилось… пышнее… В тебе появилась зрелость, дерзость, вот здесь… — задыхаясь, шептал он, дразня языком темные бутоны, набухшие от страсти. — Открой глаза! — неожиданно попросил он. — Дай мне увидеть твое чувство! Это принесет мне неизъяснимое наслаждение…

Глаза Александры распахнулись, и девушка, застонав, запустила пальцы в темные волосы Хоука.