Книга Хищная книга - Мариус Брилл

— Перестань.

— Извини, это больно?

— Нет, это как будто щекочешь мне подошву.

Мерсия не смогла удержаться от взгляда вниз, туда, где могла бы быть его ступня. Флирт проследил за ее взглядом и вздохнул. Если бы там не хватало только ступни, все бы еще ничего. Но видеть эту пропасть, зияющую от туловища до пола, было и захватывающе непривычно, и до тошноты ужасно, подобно тому, как, стоя на краю утеса и глядя на волны прибоя внизу, быстро вспоминаешь, что твое чувство равновесия в лучшем случае сомнительно, а на такой высоте о нем и говорить не стоит. Обнаружив, что страдает такой формой головокружения, когда смотрит вниз, на оставшуюся без пары ногу, Флирт старался смотреть только вверх.

— На каком она этаже живет?

— На самом верхнем, — показала Мерсия, и взгляд Флирта устремился в многоступенчатые выси.

— Вот задница.

* * *

Щелчок. В нем всегда есть что-то механическое. За исключением щелчка пальцами, подсказывающего официанту, что пора плюнуть в подаваемое блюдо, этот звук обычно издают механические устройства. Электрические выключатели, затворы фотоаппаратов, застежки некоторых лифчиков — для возраста ранней половой зрелости — срабатывают со своим особенным, характерным щелчком. Щелкает предохранитель пистолета, но щелкают и кусочки головоломки. Детали щелкают, когда встают на свое место. Но то, что щелкнуло в Венеции, в номере «Гритти-Паласа», на кровати, щелкнуло беззвучно. Пока Миранда похрапывала в дуло его пистолета, что-то щелкнуло у Фердинанда в мозгах. В какой-то головоломке, о которой он даже не подозревал, что ее решает. Но после нехарактерных для него раздумий перед экзекуцией своей жертвы, у него впервые в жизни возникли сомнения. А сомнения, как и ложь, имеют скверный обычай приводить все к новым и новым вопросам и новым сомнениям в неумолимом логическом процессе разброда и шатаний по направлению к окончательной цели — совершенно убийственной неуверенности.

Фердинанду бы, наверное, надо было радоваться. Сомнения, как и жесткие волоски в ушах, — признак зрелости; причем все-таки более приятный. Мир стал бы заметно лучше, если бы наша система образования была ориентирована на тех, у кого действительно есть вопросы. В конце концов, когда ты ребенок, у тебя нет никаких вопросов, ты и так все знаешь, но тебе силой навязывают кучу ответов. Повзрослев, начинаешь задавать вопросы, получая все меньше ответов, пока — на смертном одре — у тебя не останутся одни только вопросы, на которые никто ответить не может.

И все же, когда гордишься собой в качестве высокопрофессиональной машины для убийств и вставил дуло пистолета в рот своей практически уже убитой жертвы, сомнения выглядят несколько несвоевременными.

Будет ли это правильно?

До этих пор Фердинанд ни в чем не сомневался; он выполнял свои обязанности автоматически. Он ликвидировал с дюжину шпионов, а в горячих точках уничтожал противника целыми взводами. Он убивал утонченных интеллектуалов и безмозглых ландскнехтов. Но с ними было другое дело; все они участвовали в игре по правилам. Они знали, чем опасна их профессия. А вот Миранда стала бы его первой невинной жертвой. Конечно, разным людям случалось попадать под его огонь, и нельзя сказать, чтобы она была совсем без греха, но это было бы хладнокровное убийство, и, хуже того, она никогда не узнала бы, что ее погубило. Может быть, именно это его и беспокоило. Наверное, все дело в том, что она так и не увидит приближение своей смерти, а это как-то неспортивно. Надо бы разбудить ее и объяснить. Конечно, из одной только ложной гордости может человек захотеть, чтобы его жертва понимала, что с ней происходит, но гордость дорога тем, кто подозревает, что внутри у них пустота. Однако, пока Фердинанд раздумывал, как бы ей объяснить, почему она должна умереть, сама эта идея стала казаться ужасно несправедливой.

Фердинанд без шума опять поставил пистолет на предохранитель, и, хотя приведенный выше внутренний диалог занял меньше пары секунд, он успел совершить непростительный для «служб безопасности» грех. Он заколебался. Всего на секунду раньше он мог нажать на курок и очень аккуратно избавиться от своих безответных вопросов. Но мир может измениться и за секунду. Точнее говоря, туча, накапливающая над вашей головой на высоте шестисот метров электрический заряд, может достичь предельного уровня и разрядиться гораздо быстрее, чем за одну секунду. Словно взрыв бомбы, ударила молния, и вся комната утонула в ослепительно белой вспышке.

С богоявлениями есть одна проблема; они обычно сопровождаются слишком ярким светом, от такого света глаз на время слепнет, а если глаза и закрыты, спать все равно невозможно. Поэтому, когда не замедлил прогреметь гром, и Миранда проснулась, она увидела нависшего над собой Фердинанда с отчаянно зажмуренными глазами. Почувствовав металлический привкус во рту, она быстро сфокусировала взгляд на стволе пистолета. Охваченная паникой, Миранда взметнулась, сбросив Фердинанда на пол и удачно попав ему коленкой в уязвимое место, еще так недавно доставившее ей столько наслаждений.

Спросонья ничего не понимающая, голая, ошеломленная — не самое приятное состояние, в котором можно очутиться; хотя это все же чем-то лучше, чем быть мертвой. Соскочив с кровати на пол, Миранда споткнулась о Фердинанда, со стонами зажимающего свои кавалерские причиндалы. Потянув за собой простыню, она бросилась к двери и открыла ее, промчалась по коридору и вниз по запасной лестнице, сопровождаемая летящим шлейфом из белого шелка; глаза застилали слезы, грудная клетка сжималась, и дыхания не хватало даже на то, чтобы вскрикнуть. С лестницы вышла в освещенный холл, прислушиваясь к громовым ударам своего сердца и клекоту своего пресекающегося дыхания. В холле она увидела консьержа, что-то пишущего за конторкой. Спасена. Ей нужно только подойти к нему и объяснить, что ее «муж» пытался застрелить ее и сейчас лежит наверху, массируя свои семенники. Тогда она будет в безопасности. Миранда шагнула к яркому свету настольной лампы. Но тут она поддалась тому странному импульсу, который в фильмах ужасов заставляет молоденьких девушек, чьих приятелей только что разорвало на клочки воплощенное зло, заглянуть в подвал, вместо того чтобы удирать через входную дверь. Он подумает, я сумасшедшая, меня свяжут и увезут. Что он будет делать, если Фердинанд спустится сюда со своим пистолетом? Смогут ли золотые эполеты и покровительственная улыбка защитить от настоящих пуль? Нужно бежать дальше. Сохранять безопасное расстояние. Что, если она просто пройдет к входной двери, продефилирует мимо него? Но только не на дождь, завернувшись в их лучшую шелковую простыню.

Миранда услышала, как кто-то спускается сверху по лестнице, и отвернулась от консьержа. Завернутая в призрачно-белую простыню, она прокралась в тенях пустого холла в другую сторону и выскользнула через дверь, выходящую к каналу. На дождливой пристани сырой ветер вцепился в простыню, надул ее как парус, так что она билась позади Миранды, босиком плывущей по вымокшему красному ковру. Сбоку она заметила привязанную гондолу, дождь хлестал по пластиковому чехлу, положенному на нее. Миранда скользнула к лодке, вползла под чехол, протащила его над собой вперед и легла на сухой деревянной палубе. Затаив дыхание, прислушалась к стуку дождя по ее прикрытию. Этот ритм был нарушен звуком шагов на пристани. Чьи-то подошвы топали и скрипели все ближе, замедлили движение около ее убежища и остановились. Порыв ветра, со свистом налетевший со стороны металлического форштевня, вдруг окончательно оторвал кусок чехла, который хлопал о борт. Тогда звук шагов возобновился и постепенно заглох в шуме дождя.