Книга Ричард Львиное Сердце: Поющий король - Александр Сегень

— Вот твои посты! Вот твой Бог! Вот как он отплатил мне за мое монашье воздержание! Изволь прочесть!

Он дал читать письмо королеве Англии, а сэру Ланкастеру приказал немедленно ехать в Яффу и в главном зале цитадели собирать военный совет, на который он тоже вскоре явится.

На совете Ричард сам вслух зачитал донесение и сказал:

— Как вы понимаете, после всего, что мне докладывают, я не могу дольше задерживаться в Сирии и просто обязан как можно скорее устремиться в свои владения. Помнится, когда-то я много воевал с Филиппом-Огюстом, но мы старались мало проливать крови своих подданных и чаще все улаживали миром. Однажды мы сошлись под Ниором на реке Севр в графстве Пуату. На правом берегу стоял я с англичанами, нормандцами, бретонцами, пуатевинцами, анжуйцами, тюреннцами и лимузинцами. На левом — Филипп с бургундцами, шампанцами, фламандцами и беррийцами. Две недели мы стояли так друг против друга, изготавливаясь к битве, и лишь бесконечное вмешательство попов и монахов мешало нам сойтись в честной битве. Филипп требовал от меня, чтобы я признал себя его вассалом, ибо владею Аквитанией, Нормандией и Пуату. В конце концов я не выдержал и приказал разворачивать знамена. Увидев мою решимость к бою, король Франции струсил и пошел на попятную. И я тогда заключил с ним позорный мир, вместо того чтобы разбить его в пух и прах. Трубадур Бертран де Борн сложил по этому поводу прекрасную сирвенту, в которой выразил все свое возмущение нашим постыдным миротворчеством. Так вот, клянусь, что теперь буду драться с королем Франции до полного его изнеможения, и уже он в итоге должен будет признать себя моим вассалом. Объявляю вам, что в конце Светлой седмицы я покину Святую Землю и поплыву в Марсель. Или в Ля-Рошель.

После слов Ричарда некоторые пытались еще уговаривать его вместо бегства немедленно начать новый поход на Иерусалим, но большинство согласилось, что дальнейшее пребывание короля Англии в Сирии угрожает его короне. Тут поднялся великий магистр ордена тамплиеров и сказал:

— Я полностью поддерживаю стремление короля Англии незамедлительно возвратиться на родину. Мне тем более тревожно за судьбу Ле-Мана, что мое поместье Сабле находится там же, на Сарте, в каких-нибудь десяти лье от места нынешних военных действий, и в значительной мере я являюсь подданным эн Ришара[122]. Но мы не можем отпустить короля Англии отсюда до тех пор, пока окончательно не решился вопрос об иерусалимском престоле. Как только эн Ришар покинет эти края, вражда между сторонниками Конрада и сторонниками Гюи де Лузиньяна вспыхнет с утроенной силой, и это неизбежно приведет к тому, что у Саладина появится прекрасная возможность сбросить нас всех в море. По моему твердому убеждению, король Ришар должен признать новым королем Иерусалима маркграфа Конрада Монферратского.

Тут начался шумный спор между теми, кто был полностью согласен с мнением Робера де Сабле, и теми, кто все еще отстаивал права Гюи Лузиньянского. Спорили долго, не меньше часа. Наконец Ричард не выдержал и, потребовав тишины, произнес:

— Довольно прений. Теперь я прошу по взмаху моей руки крикнуть «аой» всех, кто за Гюи. У меня, как вы знаете, безукоризненный слух, и я сумею подсчитать примерное количество голосов.

Он взмахнул рукой, и зал огласило дружное:

— Ао-о-о-о-ой!

— Благодарю, — сказал Ричард, когда утих и возглас, и поднявшееся следом за ним эхо. — А теперь те, кто за Конрада, пусть прокричат «окэ»[123].

Он снова взмахнул рукой, и зал наполнился куда более мощным ревом:

— Окэ-э-э-э-э-э-э!!!

Когда рев утих, когда угасло его продолжительное эхо, Ричард промолвил:

— Думаю, что и моего слуха не надобно, дабы определить, чьих сторонников тут больше. «Окэ» победило. Да здравствует «окэ»! Да здравствует Конрад, новый король Иерусалимский! Я искренне рад за него, ибо сейчас это единственный человек, способный восстановить честь, славу и достоинство иерусалимской короны. До того мгновения, когда вы прокричали свое «окэ», я оставался сторонником Гюи де Лузиньяна. Отныне и я присоединяюсь к вашему «окэ» и становлюсь искренним радетелем за государя Конрада. Прошу великого магистра де Сабле послать в Тир своего командора д’Идро. Пусть он сообщит Конраду о нашем решении.

— Увы, это невозможно, ваше величество, — развел руками глава тамплиеров, — Дело в том, что несчастный командор Этьен д’Идро на предпоследней седмице Великого поста, поскользнувшись, упал с высокой скалы Андромеды и насмерть убился.

По коже Ричарда пробежали мурашки.

— Но ведь скала Андромеды вовсе не высокая. Да и что занесло его туда?

— Да, невысокая. Он прознал от кого-то, что если в полночь забраться на скалу Андромеды, то с нее можно увидеть на небе отражение страны Туле[124]. Но была буря, скала скользкая, он поскользнулся и упал вниз головой, самым темечком об острые камни.

— В таком случае пошлите к Конраду убийцу командора д’Идро, — мрачно промолвил Ричард и, повернувшись, зашагал прочь.

— Что вы имеете в виду? — догонял его де Сабле. — Ваше величество, я ничего не понимаю. Какого убийцу?

— Все вы прекрасно понимаете. Не надо притворяться, мессир! Убийца командора д’Идро — сенешаль Жан де Жизор.

— Но это невозможно, эн Ришар! Сенешаль Жан вот уже третью неделю по моему поручению находится на севере Сирии.

— Уж не у старца ли горы Синана? — мрачно усмехнулся король Англии. — Хорошо, пошлите к Конраду кого-нибудь из коннетаблей.

Покинув цитадель, Ричард отправился верхом на Фовеле покататься по окрестностям Яффы. Он ехал и напевал старую песенку, которую давным-давно певала мамушка Шарлотта и которая всегда журчала ручейком где-то глубоко-глубоко в душе Ричарда:

Мой милый меня бросил,

Окэ! цветет роза.

Мой милый меня бросил,

Окэ! цветет роза.

Незнамо почему

Цветет роза и сирень.

Незнамо почему

Цветет роза и сирень.

Кругом вставала дивная южная весна, а в сердце короля Англии рвались ветры, дожди и снегопады минувшей зимы. И действительно, как это возможно, что у человека все так плохо, а роза и сирень продолжают цвести и благоухать! Крестовый поход на Иерусалим, о котором пелось в сирвенте «Невеста Сирии», сделал своим избранником не Ричарда, а Конрада, предпочел другую благородную душу.