Книга Усобники - Борис Тумасов

О том думал князь Андрей, возвращаясь из Сарая, благо живым да с ярлыком на великое княжение из Орды выпустили.

Злобился на брата Даниила: в дружбе заверял, а, как Переяславль ухватил, по-иному заговорил. Ко всему, Михаила Тверского на сопротивление подбил. Теперь, когда Тохта отказал ему, Андрею, в воинах, совсем потеряет он власть над удельными князьями.

Был бы жив Ногай, ему поклонился бы, попросил воинов, но Ногая нет, а остатки его Орды откочевали за Кубань.

На ночь гридни ставили великому князю шатер, себе походные юрты, и княжеский стан напоминал малый татарский улус. Горели костры, в казанах варили еду, и по заснеженной степи стлался дым, такой же горький, как и мысли у великого князя Андрея.

Он не замечал, что гнев затмил его разум, и ни о чем ином не думал, кроме как о власти. Для чего жил и к чему рвался, едва получив от отца Городец?..

Однажды гридни привели к нему смерда. Молодой, рослый. Сняли с него допрос, оказался отроком из дружины брата Даниила, послан следить, нет ли с великим князем татар.

Андрей Александрович велел отсечь московскому гридину голову. Вишь, даже в степи Даниил вознамерился иметь свои глаза и уши.

Отправляясь к хану, Андрей Александрович думал, как расправиться с непокорными князьями, а теперь, когда нет с ним татарских воинов, оставалось одно: поклониться нонгородцам. Авось не откажет Господин Великий Новгород.

Поделился с боярином Еремой. Тот согласился:

— Новгородцам стоит на вече удила закусить.

И решили в Новгород не посольство слать, а самому великому князю ехать. Новгород гордый, не всякого принимает. Разве не известно, что люд новгородский даже Александра Ярославича Невского изгонял?

Глава 11

В истории Великого Новгорода немало страниц о сражениях со скандинавами. Они захватывали новгородские крепости на побережье, сажали в них свои гарнизоны и облагали данью карелов.

Новгородцы ходили войной на шведов, отбивали свои городки, а когда рыцари оказывали сопротивление и сломить их не удавалось, Новгород призывал на подмогу великого князя Владимирского.

Бывало, великий князь сажал в земле карелов своих посадников, и новгородцы затевали с ним тяжбу, считая, что великий князь посягнул на их собственность…

В лето шесть тысяч восемьсот десятое, а от Рождества тысяча триста второе приговорило новгородское вече слать послов к датскому королю Эрику VI, дабы прекратить с ним частые войны.

Мир был заключен, а на вече новгородцы решили: пора Господину Великому Новгороду сбросить с себя бревенчатое рубище и возвести и кремль, и стены, и башни новые из камня.

С того дня потянулись в Новгород телеги, груженные камнем, застучали молотки каменотесов, появились котлованы, вырытые землекопами, и медленно вставали каменные новгородские укрепления…

* * *

Никогда не лежала душа у боярина Еремы к Новгороду. Суетный, крикливый, а всему заводчики — торговые люди и бояре. Когда открывались дороги и вскрывались реки, Новгород принимал иноземных гостей. Здесь и дворы гостевые, где селились купцы и иной приезжий люд: Немецкий двор для купцов Ганзейского союза, Греческий — для византийцев, Варяжский скандинавам предназначался, был двор и для гостей из мусульманских стран. А на самой окраине Людинова конца стоял малый двор, обнесенный высоким бревенчатым тыном, где останавливались гости из загадочных земель — Индостана и Великой империи Китай. Гости из этих стран редко добирались до Новгорода. Они плыли и ехали кружным и опасным путем, затрачивали на это годы, старились и гибли в дороге…

В Новгород Ерему послал великий князь. Сам Андрей Александрович передумал ехать, а с боярином отправил епископа Луку.

Посольство великого князя встретили в Новгороде довольно прохладно. И посадник, и тысяцкий удивились, услышав, что боярин и епископ приехали просить помощи, чтобы покарать московского князя. Посадник переспросил:

Ужели у князя Андрея недостало сил на младшего брата?

Новгородский архиепископ укоризненно покачал головой:

Забыли люди заповеди Господа: брат на брата взывает…

Минул месяц. Боярин Ерема домой, во Владимир, засобирался. Накануне зашел в кабак, что на новгородском торгу, у Волхова, где мост наплавной. Кабатчик поставил перед ним миску со щами, положил кусок хлеба и луковицу. Ел Ерема, по сторонам поглядывал. Обочь него два мужика пили хлебный квас, переговаривались. Один, заметив, что Ерема смотрит на них, спросил:

Отчего невесел, боярин? Поди, женка разлюбила! — и рассмеялся.

Ерема рукой махнул:

Кабы женка! Меня, посла великого князя, Новгород слушать не желает.

Эвон! Подсаживайся к нам да поведай свою беду.

Отодвинул боярин миску, подвинулся к мужикам, велел кабатчику подать жбан с хмельным пивом.

Пили мужики, а Ерема им на свои заботы жаловался: не желает посадник вече скликать, где бы люд послание великого князя выслушал.

Похлопал один из мужиков боярина по плечу:

То ли беда, а мы на что?

Так ли? — со смешком спросил Ерема.

Аль не веришь? Ставь жбан пива…

Выпили, разошлись. На другое утро Ерема еще ото сна не отошел, как на весь Новгород зазвонил вечевой колокол. Ему вторили кожаные била на городских концах, и вскоре площадь напротив храма Параскевы Пятницы запрудил народ. Шли, спрашивали:

Почто скликают?

По чьей воле?

По воле людства новгородского!

Надо послушать, о чем послы великого князя Владимирского речи поведут.

На высокий помост взошли архиепископ, посадник и тысяцкий, а за ними боярин Ерема и епископ Лука. Поклонились на все четыре стороны, после чего посадник возвестил:

Челом вам бьет великий князь Владимирский Андрей. Прислал он посольство, и просит князь зашиты у Великого Новгорода от брата своего Даниила Александровича. Обиды чинит князь Московский другим князьям.

Из толпы выкрикнули:

Аль запамятовал, люд новгородский, как князь Переяславский Дмитрий у нас от Андрея, князя Городецкого, защиты просил?

Брат брата унять не может, ко всему, великим князем зовется!

И то Невского дети!

Вече взорвалось криками:

Послать ратников!

К чему Новгороду в братние распри встревать! Сами разберутся!

Ерема хотел слово вставить, но его перебили:

Для того ли мы с датским королем мир подписали, чтобы ноне в княжеские распри влезать?

Твое слово, посадник! — подвинулся к самому помосту какой-то мастеровой.

Посадник руки разбросал:

Как вы приговорите!