Книга Тень Эдгара По - Мэтью Перл

— Кларк! — тихо произнес он и крепче сжал мое запястье. Узкий рот умалился до единственной складки под темными усами. — Пойдемте отсюда подобру-поздорову.

Потрясенный, я коснулся пальцами его лица, и тут все поплыло перед глазами, и наступила тьма.

На краткий миг сознание вернулось. Я лежал в темной сырой каморе — словно бы под землей — и мучился предчувствием смертельной опасности. Несмело приподняв веки, я вытянул вверх шею, насколько хватило сил. Все расплывалось перед глазами, лишь один объект, помещенный над запрокинутой моей головой, терзал яркостью и четкостью очертаний. То была прямоугольная табличка с гравировкой: «HIC TANDEM FELICIS CONDUNTUR RELIQUAE».

Я понял, что нахожусь в мастерской гравера, и с ужасом перевел с латыни зловещую эпитафию на свои двадцать девять лет: «Здесь наконец он обрел счастье».

28

И снова сознание погрузилось во тьму. Бог весть через сколько времени я вскочил, одолеваемый мучительной жаждой. Горло горело изнутри. Я моргал и щурился, но ничего не видел. Уверенность, что меня ослепили, сменялась надеждой, что я всего-навсего нахожусь в очень темном помещении. И вдруг замаячила зажженная лампа, и детский голосок произнес над самым ухом:

— Он очнулся.

Тогда я разглядел миску с водой и потянулся к ней, но другой голосок отрезал:

— Эта вода для рук.

Действительно, я сильно повредил руку на кладбище.

— Вот вода, пейте.

Круг тусклого света явил двух девочек. Бледные их лица казались зеленоватыми. «Эльфы, как есть эльфы», — подумал я, косясь на полосатые чулки. Газовая лампа разгорелась, и я увидел в руках у одной из девочек стакан с водой. Девочка терпеливо ждала, пока я его возьму; взгляд лучился неземным состраданием. Я жадно выпил воду.

— Где я нахо… — начал было я, но осекся, как бы напоровшись на зловещую табличку. Теперь я разглядел, что гравировка еще не готова, надпись лишь нанесена на поверхность металла. Я прочел ее целиком: «HIC TANDEM FELICIS CONDUNTUR RELIQUAE EDGAR ALLAN POE». Ниже значилось: «OBIT OCT. VII 1849»[26].

С благодарностью обернулся я к детям. Обе девочки вдруг показались ангелами-хранителями.

— Вы не боитесь меня?

— Ни капельки, — отвечала та, что дала мне воды. — Мы беспокоились за вас, мистер. Вы были такой страшный, когда папа привел вас в дом!

Впервые за много месяцев я вздохнул с облегчением. Меня, оказывается, переодели в чистое; я сидел на широкой доске, закрепленной на двух стульях.

— К сожалению, мистер Кларк, в доме, где живут шестеро детей По и один новорожденный младенец По, редко когда найдется свободная кровать.

Слова принадлежали моему спасителю — только это был не Эдгар, а Нельсон По. Со дня нашей последней встречи он сильно изменился — похудел и отпустил усы, за счет чего на первый взгляд мог показаться точной копией своего кузена.

— Джозефина, Гарриэт, бегом спать, — скомандовал Нельсон По, смерив дочерей строгим взглядом. Девочки медлили уходить.

— Вы мне очень помогли, — шепнул я. — А теперь делайте, как велит папа.

Бесшумно они покинули комнату.

— Почему я здесь, мистер По?

— Погодите, скоро вы сможете сами ответить на этот вопрос, — уверенно сказал Нельсон, садясь подле меня.

Оказалось, ему сообщили, что некто пытался извлечь из могилы гроб Эдгара По; несмотря на позднее время, Нельсон нанял экипаж и поспешил на кладбище. Из-за разрушений, принесенных потопом, кучер выбрал кружной путь — по Эмити-стрит. Нельсон По услышал крики из дома, некогда занимаемого Марией Клемм; именно в этом доме пятнадцать лет назад жил и Эдгар По.

Совпадение показалось Нельсону зловещим; он направил кучера к дому миссис Клемм. Там он вышел из экипажа и стал искать причину суматохи, однако, помня о бесчинстве на кладбище, предусмотрительно велел кучеру развернуться, чтобы сэкономить время. И вот, пока кучер поворачивал лошадь, я выскочил на улицу, спугнутый женскими криками и кочергой, и едва не угодил под колеса. Лошадь неминуемо затоптала бы меня, если бы не Нельсон. На тротуаре я лишился чувств.

Втаскивая меня в экипаж, Нельсон заметил глину на тюремной робе и пришел к выводу о связи кладбищенских событий с моим присутствием на Эмити-стрит.

Поскольку я никак не реагировал, Нельсон продолжил рассказ:

— Я сразу отвез вас к себе домой, мистер Кларк, и вместе с посыльным мы соорудили для вас это ложе. Посыльного я отправил за врачом — он живет на соседней улице. Врач ушел совсем недавно. Моя жена молится о возвращении ваших сил. Выходит, это вы были нынче ночью на Вестминстерском кладбище? Отвечайте, сэр!

— Что это? — спросил я, указав на эскиз гравировки. На полке, среди других эскизов и книг, он казался безобидным; и тем не менее именно эта надпись, выхваченная лучом как бы из тьмы моего обморока, была повинна в смертной тоске и клаустрофобическом ужасе, что владели мной целый бесконечный миг.

— Это работа гравера; я нанял его, чтобы поставить приличный памятник на могиле моего кузена. Пожалуй, сейчас не время для таких разговоров. Вы слишком устали, мистер Кларк.

— Хватит сонного забвения! — Действительно, сон освежил меня, но имелось и другое обстоятельство. Пусть Нельсон По не вполне доверял мне, а я — ему, все же он приютил меня, а его дети окружили заботой. Я был в безопасности. — Мистер По, я крайне признателен вам и вашей семье; ваша помощь неоценима. Однако, боюсь, мне известно больше, чем вы думаете. Вы говорили и мне, и полицейским, что Эдгар По был вам не только родственником, но и другом. А я вот выяснил, как он о вас отзывался.

— И как же?

— Он называл вас злейшим из своих врагов!

Нельсон нахмурился, пощупал усы и кивнул в знак согласия.

— Это правда. Я хочу сказать, Эдгар частенько грешил комментариями подобного сорта. Пощады не было ни мне, ни другим близким людям.

— Допустим, но что-то ведь заставляло Эдгара По произносить такие слова.

— Конкретно эта фраза относится ко времени, когда Эдгар покорил сердечко малышки Вирджинии. Как вам известно, я женат на единокровной старшей сестре Вирджинии По. В убеждении, что моя тринадцатилетняя свояченица слишком юна для замужества, я предложил ей переехать к нам. Я хотел дать ей образование и ввести в балтиморское общество. Эдгар усмотрел в этом жестокую обиду. Заявил, что и часу не проживет без Вирджинии. Ему казалось, я сплю и вижу, как бы разрушить его счастье, похитить «милую Сисси». Видите ли, мистер Кларк, выражение «стойкость в беде» не про Эдгара.

— А как насчет письма доктору Снодграссу? Как насчет жалобы, что вы не желаете посодействовать в карьере литератора?

— Полагаю, Эдгар числил меня в завистниках к его поэтическому дару, — прямо отвечал Нельсон. — Я сам в юные годы не был чужд изящной словесности; впрочем, для вас это не секрет. Мои литературные опыты не снискали славы. Вот Эдгар и заключил, будто мне не дает покоя внимание к его стихам — даром что отзывы были как хвалебные, так и ругательные.