Книга Цирк мертвецов - Джон Кей

Не могу понять, Натан. Почему я не поняла, что моё место с вами?»

Джин положил письмо и посмотрел на отца, тот тихо кивнул.

— Я помню тот день на пляже. Я тогда в первый раз увидел людей, занимающихся виндсёрфингом. Я хотел бы тоже заняться этим, но мама меня не пустила.

— Это было опасно, — сказал Натан Бёрк. — Да и ты не очень хорошо плавал.

— Мама хорошо плавала.

— Она занималась многими видами спорта. Теннисом, плаванием, софтболом, ты и сам знаешь, — сказал Натан Бёрк. — Она была прирожденной спортсменкой.

Джин кивнул, но ничего не ответил. Он представил себе мать. Она выходила из океана в сплошном белом купальнике, и лямочки упали с её плеч. Отец завернул её в полотенце и легко поцеловал в щёку. Хотя ни один из них и не улыбался.

Вспомнив об этом, Джин взял письмо и стал читать дальше вслух, понимая, что что-то в его воспоминании было не так, было в нём что-то неуловимо и невыразимо грустное.

Вот твоя фотография, Натан. На самом деле там я и ты, она была сделана в «Коконат Гроув» в седьмую годовщину нашей свадьбы. Мы сидели в первом ряду на концерте — догадайся кого? Правильно, на концерте Эрты Китт.[164]И вот на ней мы смотрим друг на друга, наши лбы почти соприкасаются, и из-за вспышки мы улыбаемся, словно звёзды кино. А почему бы нет? Мы могли бы быть и звёздами кино, потому что тем вечером Генри Фонда поздоровался с тобой, словно со старым приятелем, а не как с владельцем книжного магазина, в котором продаются газеты его родного города.

— Она ненавидела книжный магазин. — Очень тихо вставил Натан Бёрк. — Она считала, что я должен заниматься чем-нибудь другим.

— Например, чем?

— Она думала, что я мог бы заниматься кино. Она говорила: «Ты целые дни разговариваешь со знаменитостями. Попроси у кого-нибудь из них пристроить тебя на работу». Как будто, если Генри Фонда или Джон Хьюстон щелкнули бы пальцами, на следующее утро я бы уже работал на «Эм-Джи-Эм»[165]. И что бы я делал? Работал бы чернорабочим? Нет, спасибо. Это не для меня. К тому же мне нравился магазинчик. Там я чувствовал себя хорошо.

— И мне нравился. И Рэю, — сказал Джин. — Мы все комиксы бесплатно читали.

— Она хотела, чтобы я втихаря продавал порнушные журналы. Я не мог этого сделать, — сказал Натан Бёрк и покачал головой. Он немного помолчал, а потом дотронулся до руки Джина: — Давай, читай дальше.

А вот и моя фотография, на ней только я. Наверное, ты её помнишь. Она, как бы сказать… пикантная. Я на ней голая, то есть абсолютно голая. Я стою около окна в гостиной в нашем новом доме и пью кока-колу прямо из банки. Мы только что занимались любовью на диване, ты меня застал врасплох, когда я выходила из кухни. Утро понедельника — ты по понедельникам поздно уходил на работу, а мальчишки были в школе.

У меня на голове — воронье гнездо, но всё равно я хорошо получилась на этой фотографии, я улыбаюсь и выгляжу довольной. А помнишь, как мы эту плёнку печатали? Ты не хотел нести её в обычную студию проявки, потому что боялся, что тебя арестуют за порносъемки, как будто бы изображённая на ней обнажённая женщина, да не просто обнажённая женщина, а твоя жена, стоящая в своей собственной гостиной, — это порнофотография. В конце концов, я стала у всех спрашивать, и Мори Геллер дал мне адрес лаборатории, где её проявят и не зададут лишних вопросов. Теперь это кажется глупостью, но я понимаю, что тогда тебе нужно было быть осторожным.

Но прежде чем я опишу последнюю фотографию, я расскажу тебе то, что ты должен знать. Я знала о том, как ты живёшь последние двадцать пять лет, с тех пор как мы последний раз виделись в Лос-Анджелесе, когда мы вместе провели странный и непонятный день в «Никербокере». Понимаешь, я несколько раз разговаривала с Рэем, но не лично, а по телефону.

Джин остановился и поднял голову. На его лице выразилось полное недоумение. Натан Бёрк спросил:

— Ты что, не знал?

— Нет.

— Я тебе не верю, Джин. Ты с братом очень близок, да Рэй и не смог бы долго держать это в секрете.

Джин усмехнулся:

— Ты прав.

— Читай дальше, пожалуйста.

Я позвонила ему после того, как вышел «Умоляя о моей любви», который мне очень понравился. Я так и не верила, что он стал сценаристом, пока не увидела его имя на экране. Я очень удивилась и испытывала страшную гордость. Его номера не было ни в одном из телефонных справочников Лос-Анджелеса, так что я позвонила в Ассоциацию писателей и выдумала ucmovuio. Я сказал, что мы когда-то давно дружили или что-то в таком духе, и они дали мне его номер в Беркли.

Он был потрясён, услышав мой голос, и разозлился, действительно разозлился, он повесил трубку прежде, чем я договорила. Через несколько дней я позвонила снова, и мы минут двадцать разговаривали. Я ему ничего о себе не рассказала, сказала только, что живу на Восточном побережье, как оно тогда и было, а он никогда и не пытался узнать большего.

Я спросила, стоит ли мне звонить Джину, и он сказал, что нет.

Натан Бёрк спросил:

— Ты не хотел с ней разговаривать?

— Тогда нет.

— Почему?

— Потому что она бросила нас.

— Ты мог бы её простить.

— Я был не готов.

Рэй рассказал мне о своей жене, о том, что у неё были проблемы с выпивкой, о том, что и у него были проблемы с выпивкой. Конечно, я изумилась, узнав, что она убила человека и села в тюрьму. Когда она умерла, он позвонил мне и выплакался. Я приходила на похороны, но Рэй не увидел меня и так никогда и не узнал, что я была там.

На кладбище я видела Джина и твоего внука (потом Рэй рассказал мне, что тебя там не было, потому что ты оправлялся после сердечного приступа). Несомненно, Луи — симпатяга, но меня беспокоит, что он решил стать актёром. Это грубое ремесло. Я бы отговорила его от выбора этой профессии, но я знаю, что меня не было рядом, когда моим двум сыновьям был нужен совет.

Через год после похорон мы со Стэном приехали в Лос-Анджелес на Аквараму, это национальный съезд строителей бассейнов, и пока он выпивал в отеле, я взяла машину и проехала по знакомым местам. Я припарковала машину напротив нашего дома и стала думать о тех годах, которые мы провели вместе, о хороших и не очень временах. Я просидела там почти час и всё ждала, что ты выйдешь, но ты так не вышел.

И знаешь, это лучше, что мы помним друг друга по фотографиям. Понимаешь, о чём я? Мы немолоды больше, хотя я думаю, что ты и в старости очень даже ничего.