Книга Не сбавляй оборотов. Не гаси огней - Джим Додж

— Заткнись! — прорычал я. — Я слушаю музыку!

— А я вот хочу танцевать! Что, гордость не позволяет потанцевать с собственной душой? Боишься, как бы другие не стали хихикать и показывать пальцем? Эй, посмотрите на этих, что это они удумали? Кончай, Джордж! Если ты и дальше собираешься плевать на свое тело, обращаясь с ним из рук вон плохо, отдай его лучше мне. Я бы не прочь обзавестись таким. Ну что, по рукам? Только, чур, мозги оставь себе.

— Да заткнешься ты наконец?! — снова завопил я. — Эта песня — подарок мне ко дню рождения! — Я потянулся к приемнику и включил его на полную громкость.

Но разве собственную душу чем заглушишь? Она начала орать, безбожно фальшивя:

С днем рожденья тебя,

С днем рожденья тебя,

С днем рожденья, Джордж-придурок,

С днем рожденья тебя-я-я…

«С днем рождения» — вспомнил я. Так называлась одна из роз в саду. Отец плакал посреди тишины, созданной Рыжим Верзилой. Я чувствовал, как Кейси двигалась со мной в такт, подобная волне. Перед глазами вырос маленький прямоугольник голубого цвета — дорожный знак:

Я убрал ногу с педали газа и сказал душе:

— Дуй за бальными туфлями, засранка.

Душа рассмеялась, исчезая.

Фонарь над телефонной будкой не горел, так что я воспользовался свечами, которые невозможно было задуть. И набрал: 4–5789.

Бип… бип… бип… бип… бип… Звук буром вворачивался в мой спинной мозг. Занято.

Я повесил трубку и попробовал еще раз. Все равно занято. Кажется, у меня оставалась всего минута. Я позвонил оператору в надежде, что он сочтет мою ситуацию аварийной и освободит линию для звонка. Но не смог дозвониться и до оператора — в трубке пропал гудок. Вообще ни звука. Я снова набрал 4–5789 и… ничего. На линии — тишина. Мертвая.

Душа стояла рядом.

— Все насмешничаешь, Джордж? Смотри, доиграешься! Ох и покалечат они тебя — помнишь, старый торговец, промышляющий душами, ведь предупреждал. Ну да меня, приятель, это не колышет. Лично я буду танцевать.

— Ага, только домой не опаздывай, — рявкнул я. Душа тем временем испарилась.

Я вернулся к машине, сел за руль и снова двинулся в путь. Верзила все еще играл.

— Ну же, сожги пластинку, — мне захотелось поторопить Полуночного Пилота, перед глазами уже танцевали огненно-красные лепестки. — «Цыганский костер»! — вслух вспоминал я названия роз. — «Пограничные огни»! «Мой Валентин»!

Полуночный Пилот прошептал:

— А сейчас давайте отпустим его душу с миром.

Я услышал, как он чиркнул спичкой.

Пых!

Полуночный Пилот засмеялся:

— Теперь это уже память.

В комнате становилось темнее и темнее — все больше лепестков налипало на стекло.

Желтая с оранжевым роза — «Витражи».

— «Витражи»! — произнес я вслух.

Оранжевая с розовым — «Щенячья любовь».

— «Щенячья любовь»! Разве не замечательное имя для розы, а, Кейси?

— Пепел к пеплу, — возвестил Полуночный Пилот, — прах к праху. Музыка все повторяется, здесь, посреди цветущего великолепия, сгинувшего в чувственном хороводе увядания. Опора корням, пища зеленой плоти, и никто не знает, где тут конец. Ну да не вешайте носы. В общем и целом все замечательно. Вот только каждый раз оно бывает иначе. Скажем, прислушайтесь-ка к этим английским парням, напевающим мотивчик доброго старого Бадди Холли шестилетней давности. Вот именно, радуйтесь, истина есть! Закидывайтесь и не переключайтесь, потому что дальше у нас… «Роллинг Стоунз» с песней «Not Fade Away».

Мне больше не приходило в голову ни одного названия роз. Во втором припеве я вступил, подпевая с радостью, твердой как камень, святой как освобождение:

Люби меня и не гаси огней!

А душа вдруг появилась на капоте; сидела со скрещенными ногами, прижимаясь лицом к стеклу, и орала:

Буги-вуги… буги-вуги… буги-вуги-боп.

Она еще мило так улыбнулась, а потом взяла и сорвала «дворники» — прямо гигантский младенец, отрывающий мухе крылышки. Меня это настолько поразило, что я не сразу понял — ведь дорогу-то я не вижу. Душа обрела плоть. Я вцепился в руль мертвой хваткой и плавно снизил скорость, вытягивая шею, чтобы разглядеть, куда еду; сердце едва не выпрыгивало из груди.

— Слушай, Джордж, давай поведу я — лучше будет, — предложила душа. — Ты совсем дошел до ручки, уже сквозь меня не видишь.

— «Рыжая новинка»! — бросил я в усмехающуюся рожу. — «Боевой клич»! «Солнечная дева»! «Пламя свечи»! «Красивая вещица»! «Морской ветерок»!

Скорость упала до пятидесяти, я все еще ехал. Попытавшись разглядеть, что там, впереди, я сдвинулся в сторону — душа тоже, загораживая мне обзор. Однако я успел заметить справа низкий холм и необъятные солончаковые просторы впереди — этого хватило. Крутанув руль вправо, я съехал на осушенную низину и рванул, выжав газ до упора.

Душа все еще держалась на капоте — сидела себе преспокойно в том же положении, дико скалилась, а изо рта у нее стекала пена, заляпывая лобовое стекло. Я глянул на пол под сиденьем: обе коробочки «бешеных» таблеток исчезли. Мне стало уже наплевать, что там возможно, а что нет.

Душа поднесла руку ко рту, стерла липкую пену и размазала по стеклу.

— «Хоки-поки»![49]— выкрикнул я, — такая ярко-оранжевая, с желтым «глазком». Отдаешь всего себя и берешь всего себя же. «Пастушка» — бледно-розовая, даже белая по сравнению с моей шляпой.

Я сдернул с себя шляпу и помахал перед заляпанным пеной размытым лицом души, чтобы она ничего не увидела, а сам тем временем резко крутанул руль влево — «кадиллак» завертелся, описав полный круг, после чего я дал по газам и крутанул вправо.

Мутная пленка пены на стекле не давала разглядеть дорогу как следует, но, похоже, душу я сбросил. Однако во мне как будто что-то оборвалось, когда я услышал, как она начала резко притоптывать по крыше, а потом пустилась в пляс, весело напевая:

Бристольские шкеты круты, как пистолеты —

Они танцуют бристольский топ-топ.

ТОП. ТОП. Крыша прогибалась, а обшивка на потолке салона трещала по швам.

Бывает, такое отмочат, аж кости грохочут —

Они танцуют бристольский топ-топ.

ТОП. ТОП. Топот по крыше.

У меня уже уши закладывало. Затормозив, я рывком дал задний ход, после чего исполнил свой «топ-топ»: со всей силы вдарил по тормозам. Но душа даже не шелохнулась.