Книга Брошенное королевство - Феликс В. Крес

Но миры — как те идентичные, которые видел Таменат, так и другие, отличные от Шерера, хотя точно так же выстроившиеся в бесконечные последовательности, — существуют не для того, чтобы кто-то что-то мог себе доказать. Два великана в двух городах, сын и отец, боролись за жизнь и здоровье двух женщин. Одна была интриганкой и изменницей с сотней лиц, вторая — верной невольницей, по-девичьи стыдливо влюбленной в своего господина. Таменату ничего не приходилось доказывать — в отличие от Глорма. Отец выдернул откуда-то некие силы, никогда никому не пригодившиеся, исковерканные, не имеющие никакого отношения к миру, — сын же, напротив, со смирением и гневом одновременно тянулся ко всему, что предлагал мир. И оказалось, что хотя ему под силу с мечами в руках завоевать Тяжелые горы, но никаким оружием мира, никаким золотом, усилием или горячим желанием он не мог сделать так, чтобы очередной тихий вздох не стал последним. Не мог, а ведь… какая, собственно, разница для всего Шерера? Миллионы вздохов в каждое мгновение его существования; миллионы очередных вздохов каждого живого существа… Еще один, еще два, даже сто или тысяча — какая разница? И тем не менее она была. Пятидесятилетний король разбойников коснулся того, чего не мог заметить его столетний отец, смотревший на ряды миров и времен, а именно — конца. Княжна Риолата Ридарета увидела в глазах умирающей женщины в точности то же самое, что Глорм ощутил на слух, — конец, краткий миг, когда свершалось необратимое. Любой, кто стоял на этой границе и по-настоящему ее видевший, испытывал чувство полной беспомощности. Все можно было исправить или предотвратить, повторить — но только не пересечь границу в обратную сторону.

Глорм услышал последний вздох Эниты, вернее — не услышал следующего. Так что, может быть, в сущности, он услышал именно тот вздох, которого не хватило, не было? Можно ли услышать неизданный вздох? Тишину. То, чего, собственно, нет, поскольку оно означает всего лишь отсутствие звука.

В большой сухой и светлой комнате, по-королевски обогреваемой дровами, за которые громбелардский богач платил дороже, чем за рулон шелка где-нибудь еще, в комнате, где пахло подогретым вином и горячим бульоном, стало ясно, что машина навсегда останется машиной. Она может ненадолго остановиться, но только тогда, когда вынесет очередные ворота, и у нее нет никакой цели. Но живые и чувствующие существа все же ведут себя иначе, ибо иногда останавливаются именно затем — и низачем больше — чтобы что-то заметить, чему-то порадоваться, а о чем-то еще не забыть…

Глорм сидел рядом с маленькой лучницей, опершись локтями о колени, и разглядывал пальцы своих больших рук. Он потирал большими пальцами то об указательные, то о средние, словно проверяя, сохранили ли они чувствительность, рассматривал сходящиеся и расходящиеся на ладони линии. Он находился совершенно один в большой и теплой комнате, хотя еще мгновение назад их было здесь двое. Не видимый никем, повинуясь не вполне разумному и даже слегка жутковатому порыву, он внезапно наклонился, поднял пушистую, прекрасно выделанную шкуру, накрывавшую дартанку-воина, и лег рядом с истощенным телом, ибо решил дать ему немного тепла, которым оно уже не могло обеспечить себя само. Подложив руку под теплую голову, он позволил ей лечь на плечо, то место, которое любили все женщины мира… а может, только те женщины, которых он знал? Самое безопасное место, теплое, мягкое, и вместе с тем мускулистое, излучающее мужскую силу. Он лежал, глядя в потолок и глубоко дыша за двоих, в такт другому, несуществующему, неслышимому дыханию, ритм которого хорошо знал; он лежал и обнимал хрупкое тело, желая всей душой, чтобы еще какое-то время Эните было тепло. Утомленный многодневным бодрствованием, он повернул голову, глядя в темный угол комнаты, и подумал о том, что, может быть, снова придет его Каренира… Но она не пришла. В углу не оказалось ничего, кроме тени.

И тем не менее ему хотелось с ней поговорить.

— Я снова не оправдал надежд? — спросил он, понизив голос, чтобы не разбудить тихую Лучку. — Знаю, Кара… Но так оно, похоже, всегда и будет. Может быть, ты прислала мне Эниту, чтобы я что-то заметил, что-то успел, чему-то наконец научился… Вот почему ты улыбнулась тогда, в подвале, когда я чистил оружие. Ты хотела, чтобы я правильно ответил на вопрос. А я снова не успел, ничему не научился и ответил глупо. В третий раз ты уже наверняка не придешь… Что ж, не приходи больше. Я уже сам не верю, что отвечу тебе так, как надо.

Он снова повернулся лицом к потолку, полежал еще немного, а потом осторожно опустил неподвижную женскую голову на обшитую чистым полотном подушку.

Семь дней и восемь ночей неравный длился бой,

Он готов был сражаться с мечом в руках, а смерть подкрадывалась.

Не хотела, как он, выйти на бой лицом к лицу,

Пряталась в тени, убегала, когда он все еще был на страже.

Наконец она сказала: ты победил меня, но я всегда буду рядом,

И когда услышу лязг оружия, приду на поле боя.

Заберу вдвое больше твоих, сколько бы их пало в бою.

Он ответил: согласен, но спящих солдат оставь в покое.

Никто не испугается тебя, когда увидит в схватке.

Смерть в ответ: хорошо. Потом ушла, не могло быть иначе.

И с тех пор смело давит воинов, когда они идут в атаку,

Но никогда не выкрадывает их беззащитными на привале.

Отважную девушку-воина из золотого Дартана похоронили вместе с ее луком у дороги, ведущей в Лонд, то есть на север, к той стороне света, где никогда не бывало солнца. Но именно туда она должна была уехать, и если бы ей дали время, то, возможно, из далекого портового города для властителя гор засиял бы один, маленький, но зато теплый лучик.

Холодная машина, именуемая Басергором-Крагдобом, видимо, нуждалась в каком-то согревающем ее лучике. Но мог ли этот лучик родиться в каменной могиле, заливаемой вечным громбелардским дождем?

В Рахгаре не было настоящей главной площади. Странный город, маленький, нерегулярный, беспорядочно строившийся то тут, то там, мог похвастаться тремя рыночными площадями, но те не отличались большими размерами. Во времена великолепия Рахгара, когда процветала торговля с Лондом, ларьки и прилавки выливались с этих площадей на ведущие к ним улицы. Между рынками виднелась построенная много веков назад приземистая громбелардская крепость, где находилась комендатура гарнизона, а также казармы отборных отрядов; остальное войско квартировало в нескольких башнях поменьше. Прибыв в Рахгар, Глорм не поселился в замке, поскольку строение пребывало в плачевном состоянии. Он занял стоявший неподалеку дом, а соседние, тоже не слишком разрушенные, послужили жилищем для лучших его солдат. Среди недисциплинированных банд, которые пошли за Басергором-Крагдобом, уже начали формироваться элитарные отряды, организованные на военный манер, состоявшие из хорошо вооруженных и лучше всего оплачиваемых воинов. Именно на такие, относительно немногочисленные, отряды опиралась когда-то сила властителей Тяжелых гор. Бродившие по всему краю воришки боялись их и не смели чересчур серьезно нарушать закон. Мелкие уличные кражи Басергор-Крагдоб никогда не преследовал, поскольку не считал это достойным делом для себя; позволял он и таскаться по корчмам дешевым шлюхам, не платящим налогов (дома с дорогими женщинами — совсем другое дело). Но никакой громбелардский сброд не смел без его позволения нападать на купеческие караваны, не говоря уже о попытках брать с кого-то дань. Никто не сомневался, что вскоре в ответ откуда-то явится отряд страшных головорезов, их командир прикажет разыскать наглецов и разорвать в клочья — а не просто лишить жизни.