Книга Ангел Спартака - Андрей Валентинов

И все равно — фмиурт. Пешие, в повозках, верхами, с вещами, без. До Теана, что на границе с Кампанией, еще не слишком много, не на каждой миле, но уж потом! Хуже, чем на Форуме, возле базилики Семпрония.

«Спартак идет!» — уже ором, в полный голос.

СПАРТАК ИДЕТ!

Научились римляне бегать! То, что мы с Аяксом год тому возле Везувия видели, даже не забег был — проба сил, разминка. Подумаешь, шесть когорт да несколько сот окрестных ветеранов! Через пару месяцев, когда претора Вариния бить начали, самый бег и начался. Из Кампании, из Лукании, Бруттия, Саминиума, даже Калабрии. Глядели пустыми окнами брошенные виллы, трава вырастала на улицах городков, где жили теперь лишь бродячие собаки, жалобно мычали бродившие по лесам брошенные коровы. Капуя опустела чуть ли не наполовину, о «волчицах» помпейских и говорить нечего. Словно метлой вымело!

Бегите, квириты, бегите. То ли еще будет!

К зиме, когда наши на самый юг ушли, в Фурии чуток поуспокоился народец, даже возвращаться начал. Ненадолго. Только прошел слух, что гладиаторское войско с места тронулось, как вновь началось. Только теперь уже не из далекого Бруттия, из приграничных кампанских городов, даже с юга Лация — бегут, бегут, бегут.

Празднуй, Волчица! Привыкай к фмуиртам!

* * *

Вместе с беглецами — слухи, много, у каждого ворох целый. Только давно поняла: у страха не глаза велики. Уши тоже, а уж ноги! Не человек получается — заяц. И что такой заяц рассказать может?

Кое-что мы с Аяксом все же поняли, когда в табернах к разговорам прислушивались. Спартака и вправду возле Салерн видели, но только недолго он там был. День постоял — и пропал. На север, к Геркулануму и Кумам не пошел; назад, в Луканию, не вернулся. Был Спартак — нет Спартака. Где, непонятно, а значит, еще страшнее. Подкрадется, как ламия темной ночью, выхватит меч свой гладиаторский...

О Криксе никто ничего толком не сказал. Вроде бы видели какую-то «шайку» на границе Лукании и Самниума, но кто там был — Носящий Браслет или просто люд бродячий, разбойный, поди узнай.

Консул Геллий вроде бы в Беневенте — наготове войска держат. Лентул — ближе к Риму, говорят, у Фуцианского озера.

Точно Луций Сергий Катилина предсказал!

Послушали мы с одноглазым толки людские, переглянулись. Им-то хорошо, беглецам! Всего и забот — мчись вперед, не оглядывайся, пока страшный Спартак не догнал. А как нам этого страшного Спартака найти?

Переглянулись, на дорогу посмотрели. Туда, где Капуя.

* * *

— Фабия, Фабия, милая! Неужели это ты?

Не успела даже оглянуться, как бац — поцелуйчик. Прямо в щеку. Затем еще один, еще.

— Как хорошо, что мы встретились! Это боги, боги, это они! Я тут совсем одна, помочь некому, такой ужас!..

Пока я моргала, Аякс уже кинжал доставать принялся. Не успел, к счастью, — я руку перехватила. К чему кинжал? И в прежнее время от совершеннейшей Юлии Либертины особого вреда не было. Разве что целоваться горазда.

Выходит, запомнила свою гостью? Значит, кто я сейчас? Опять сиятельная Фабия Фистула? Вот уж не думала не гадала!

— Мы еще утром из Капуи выехали, две повозки оставить пришлось, я даже дом бросила, только один привратник остался. А тут еще...

Оглянулась, поглядела. Дело ясное, можно и не рассказывать. Дорога, повозка опрокинутая, носилки-лектика в сторонке стоят, дальше еще повозки. Вокруг рабы суетятся, стараются, только без особого успеха и рвения. Им-то куда спешить?

— Ой, Фабия, что мне делать, что мне делать? Говорят из Рима уже на север уезжают, в Этрурию. Спартак и его разбойники никого не милуют, женщин не щадят, в Анниевом Форуме всех обесчестили, даже девочек, даже старух...

Поглядела я на нее внимательно. Замолкла совершеннейшая, мигнула испуганно. Хотела я сказать — не сказала. Ну ее, пусть катит хоть в Этрурию, хоть в Галлию! А что с повозкой рабы разобраться не могут, так кто этой Юлии лекарь? Ее рабы, пусть и разбираются. Глядишь, к тому времени и разбойники из Анниева Форума подоспеют.

— Как жарко, как жарко, дышать нечем, а еще эта повозка, а еще сиятельный Гней Юлий Цезарь Агенобарб, с ним сладу нет, уезжать не хочет, не можем уговорить. Имение у него рядом, мы его вывезли, а он уперся, сказал, что с места не сдвинется. Ой, что делать, моя Фабия?

Сиятельный Гней Юлий... Кто?!

* * *

— Миру конец, конец, конец, Риму гибель страшная, страшная, скорая! Не уеду, не уеду, смерть приму, приму по примеру отцов древних древних!..

Лесок малый, опушка, прямо же на опушке — трон царский. Если не трон, то уж точно кресло курульное, на котором консулы восседают. Золото, кость слоновая, взглянешь — не поверишь. На кресле — сам сиятельный, в тоге (само собой, с каймой красной), сандалиях чуть ли не золоченых, вот только на голове вместо венца или венка — повязка белая мокрая. Жаркий денек выдался!

— Бренна — вождь жестокий, жестокий галльский в Рим вошел, вошел, сенаторов в креслах сидящих, сидящих узрел, смерть принимающих за родину за родину. Бежать — позор, позор, нельзя, нельзя, умрет сенатор римский во славу, во славу...

Опустилась я на траву прямо возле кресла (неужто так в кресле его и несли?), по руке погладила.

— Дядя Юлий! Помнишь меня? Мы с тобой в Капуе познакомились.

Дрогнули седые ресницы. Вздох — тяжкий, почти что загробный.

— Фабия дочка, дочка, здравствуй, здравствуй, здравствуй! Вижу, вижу из Рима ехала, ехала не в Рим, в Рим не боишься, молодцом, молодцом за родину умереть — честь, честь!

Выходит, узнал? Не просто — заметил даже, откуда ехала. Значит, не спятил сиятельный, так что волноваться нечего. А молодец дед!

Прав он, кстати, — незачем бежать. Не на Капую наши идут, иначе бы уже здесь стояли — девам и матронам римским на радость.

— Сейчас распоряжусь, и тебя отнесут обратно в имение, дядя Юлий. Я, кстати, с твоим внучатым племянником познакомилась — с тем, что тоги дорогие носит.

* * *

— Кушай, дочка, кушай, кушай, подкрепиться тебе надо, надо, хочешь: охрану дам тебе, тебе; есть рабы люди честные, честные? У хозяев хороших, хороших, строгих, строгих рабы не бунтуют, не бунтуют. Все от нравов падения; падения чужих богов: чужих почитания, почитания Юпитера; воли, воли нарушения!

Отхлебнула я фалернского, куснула холодного мяса, лепешкой зажевала. Пора! Погостила часок у сиятельного, и хватит. Раз уж речь о падении нравов зашла, значит, и ехать можно. В полном порядке Гней Юлий Цезарь Агенобарб!

— Охраны не надо, — улыбнулась. — Есть у меня парень. Один, но десятерых стоит. Вот только... Строгие хозяева, дядя Юлий? Это как? Розги, крест, эргастул, миска бобов на неделю?

Встретились наши взгляды. Погасла моя усмешка. Нет не сошел еще с ума сиятельный.