Книга Хоровод воды - Сергей Юрьевич Кузнецов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что я несу? – подумал Никита. Зачем я прошу все оставить? Что, у меня жизнь такая отличная, что я ее менять не хочу? Я что, в самом деле собираюсь вот так жить, как сейчас, только долго и счастливо, и умереть в один день с Машей и Дашей, в горе и в радости? Что я тут говорил, стыд и позор!
Никита вышел из церкви, сел в машину и только поехал, как позвонил Виктор, и они стали обсуждать клиента, который просил каких-то несусветных скидок, да уж, надо было сразу ему задрать цену в два раза, всегда противно так поступать, точно… И только через пятнадцать минут Никита повесил трубку, остановился у светофора, закрыл глаза и сказал: Господи, я говорю с Тобой, я раб Твой, Господи, и я грешен. Пусть будет воля Твоя, а не моя. Господи, Ты укажи мне дорогу и, если я не увижу ее, помоги мне сделать правильный выбор.
Макару и Насте как сознательным рабочим элементам дали комнату в общежитии. На стройке Макара кормили черной питательной кашей, дома Настя наливала стакан белого молока, печального без запаха живой скотины.
По вечерам в груди у Макара росла какая-то совестливая тоска. Обняв Настю, он отходил ко сну. Во сне Макар видел озеро, птиц, забытую сельскую рощу.
Настина мать приходилась отцу Макара кумой. Имея подкулацкую долю жизни, они не вступали в колхоз, и обобществление выбросило их в холод дощатого вагона беспрекословной рукой активиста Михаила Еропкина и других ведущих бедняков, стремясь тем самым ликвидировать кулаков вдаль. Кулацкий элемент глядел сквозь щели; это люди хотели навсегда заметить свою родину.
Паровоз задыхался резкой осечкой пара. На подъеме в нескольких верстах от деревни он влип в рельсы, пробуксовывая со скрежетом бандажей. Отец Макара всей печалью рабочего тела, разлученного со своим хозяйством, навалился на вагонную дверь. Из открывшейся щели пахнуло морозным воздухом жуткого пространства – и в этот холод взрослого мира родители и выпихнули Макара и Настю, а потом паровоз с сопением преодолел косность осадистого веса и повлек вагоны дальше к ближайшему железнодорожному узлу.
С далеких пустопорожних мест дул ветер, заметая следы на снегу, указывая, куда идти, чтобы вернее затеряться среди бесприютных масс. Они спали обнявшись благодаря холоду, и год за годом тоска взросления входила в их умы и тела.
Когда они достигли сознательного возраста, в райотделе им выдали документы на фамилию Тихомировы; сначала они сказались братом и сестрой, а через несколько лет проставили штамп, написав заявление об утере брачного свидетельства. Фамилию придумала Настя – так звали мельника из соседней деревни, с которым по ярмарочным дням выпивал когда-то ее дед. Сжав в руке справку, она вдруг заплакала льющимися неотложными слезами.
Макар плакать не мог. Его голова все еще помнила, как целовал отец колья на дворе, отходящем в обобществление, но пустое сердце было закрыто для печали и плача. Он не мучился – он трудился, вследствие привычки не оставлять без дела свои умные руки.
Ветер гнал их сквозь ряды единодушных масс от города к городу, от завода к заводу, от стройки к стройке. Всюду рабочий человек трудился в молчаливой тоске по наполненной жизни и благу пролетариата.
Москва оказалась городом чудес науки и техники, городом башен и строящихся грозных сооружений. Земля была всюду поражена ямами, народ суетился, машины неизвестного названия забивали сваи в грунт. Бетонная каша самотеком шла по лоткам, и прочие трудовые события тоже происходили на глазах. Видно, что город строился, хотя неизвестно для кого.
В Москве Макар ужился на постройке большого дома. Унылым вечером городской природы он шел площадью мимо большой гостиницы. Повернув голову вкось, он заметил знакомую человеческую фигуру в парадных дверях.
Сжав кепку, Макар пошел вперед с яростью своего жесткого сознания. Мысли в голове встали, как щетина, продирающаяся сквозь кость.
Иностранца я всегда сумею отличить от наших советских граждан. У них, у буржуазных иностранцев, в морде что-то заложено другое. У них морда, как бы сказать, более неподвижно и презрительно держится, чем у нас.
На моей работе без этого нельзя, потому что многие несознательные граждане пытаются иностранцами прикинуться и в гостиницу пройти. И тут работа моя такая: смотреть в оба и не пущать кого ни попадя. Потому что одно дело – иностранец, полезный для нашей советской страны, или какой заслуженный пролетарий, а совсем другое – ежели просто какой гражданин прет как лошадь. Такому я от ворот поворот.
И этого гражданина, братцы мои, я сразу приметил. Невзрачный такой гражданин, кепка в кулаке зажата.
Я как увидел его, сразу ему и говорю:
– Напрасно заходите, гражданин, номерей нету.
А он меня спрашивает:
– А энто кто, товарищ, только что к лифту прошел?
Мол, смотрите, люди добрые: номера меня ваши не интересуют, а так, любопытно глянуть на ваших постояльцев.
А я, конечно, вежливо ему отвечаю:
– Не ваше, гражданин, собачье дело, кто у нас тут до лифтов ходят.
А бродяга этот вежливого моего обращения вроде как не понял и дальше спрашивает:
– А не Лешка ли это Нагульный, товарищ мой по фронтам Гражданской войны и коллективизации?
До чего складно врет человек, чесслово!
А я ему, конечно, вежливо отвечаю:
– Никакой это тебе не товарищ по фронтам Гражданской войны и коллективизации, а делегат съезда передовиков товарищ Михаил Еропкин из колхоза «Светлая заря».
А он говорит:
– Ах, Михаил Еропкин, извиняйте, пожалуйста, обознался я. Надо же, какие люди похожие бывают! Ни за что, – говорит, – не сказал бы, что это Михаил Еропкин, ведь вылитый он Лешка Нагульный!
Обознался, видать, человек, не иначе. И я тогда ему и говорю:
– Идите, гражданин, отсюдова, не загораживайте проход. Потому что у нас тут иностранцы для Советской страны полезные ходят, и передовики на съезд приехали, товарища Сталина лично увидеть. А вам тута делать нечего.
Гражданин этот кепочку в руке мнет и раздумчиво так повторяет:
– Лично товарища Сталина увидеть…
Видать, завидно.
Повертел в руках свою кепочку – и ушел. Я еще подумал: пущай идет. Вот, мол, обманулся я в человеке. Думал, пройдоха какой, а оказался сознательный гражданин, только глазами на Гражданской войне пострадавший, людей путает.
Ну ничего, ему путать можно. А у меня работа такая – всех постояльцев в лицо знать, чтоб не согнали меня с места службы как шахтинца или вредителя.
Состоя, конечно, на платформе, сообщаю, что в гостинице «Метрополь» у самых стен Кремля проживает в настоящий момент гражданин Михаил Еропкин, прибывший на съезд передовиков колхозного и прочего производства из колхоза «Светлая заря». Мне со всей достоверностью известно, что вышеуказанный Михаил Еропкин приехал в столицу нашей Родины город Москву с тайным заданием от группы кулаков-вредителей – УБИТЬ ТОВАРИЩА СТАЛИНА! Это страшное преступление он планирует совершить во время съезда передовиков, где ТОВАРИЩ СТАЛИН должен выступить с приветственной речью.
