Книга Боевое братство - Карен Трэвисс

— Я-то знаю, что ты чувствуешь. — Маркус сел на кровати и свесил ноги на пол. — Разве ты забыл, что отец так ничего и не рассказал мне о матери, хотя и знал, почему она исчезла?

Это событие стало самым большим потрясением в детстве Дома и самой большой тайной. Он помнил тот день, когда Маркусу сообщили, что его мать пропала.

— Так он за этим позвал тебя в тот день, когда ты оставил свой пост?

— Нет.

— Проклятие, Маркус, рассказывай, тебе самому станет легче.

Вряд ли это было честно. Дом вовсе не стремился устраивать соревнование. И Маркус не стремился: он просто хотел доказать, что и ему знакомо чувство утраты, что при всей его сдержанности и скрытности он знает, что такое боль.

— Мы были в туннелях Саранчи, искали кристаллы Имульсии для прицельного лазера. И там обнаружили тело мамы.

— Он знал, что она пошла туда? Черт!

— Да. Научные исследования проводились даже в таких запрещенных местах.

— Но почему?

— Этого я никогда не узнаю. — Маркус мог бы разразиться целой тирадой о предательстве отца и своем разочаровании, но голос его звучал так же сухо и бесстрастно, как и всегда. — Он позволил мне думать, что мама просто бросила нас.

Дом без особых затруднений мог сказать что угодно и кому угодно. Он не мог понять, как может Маркус скрывать такие ужасные воспоминания и не поделиться с друзьями, пока они не спросят напрямик?

— Прости, мне очень жаль.

— Ну вот, я свалил на тебя свое горе, и ты, вместо того чтобы переживать свои проблемы, начинаешь беспокоиться о моих.

— Чепуха, — отмахнулся Дом. — Зато теперь я знаю, почему ты не рассказывал мне о Карлосе. Ты хотел меня защитить. Он ведь просил тебя позаботиться обо мне, верно?

Маркус молча кивнул.

— И ты всегда заботился. — Дом шутливо пихнул его в грудь. — Когда ты созреешь, я хотел бы узнать, что произошло в тюрьме. Потому что ты сильно изменился.

— Еще рано, — проворчал Маркус. — Но я тебе расскажу. Когда-нибудь.

На этом их беседа закончилась. Но Дому все еще хотелось поговорить, и он отправился на поиски Берни. Она могла рассказывать о Карлосе без боли и чувства вины. Дом нашел ее за чисткой автомата.

— Хочешь, покажу карточку моих детишек? — предложил он, надеясь, что это ее не расстроит.

Берни отложила проволочную щетку и жестянку с маслом. Ткань, закрывавшая стол, была усеяна частицами существ, о которых Дом предпочитал в это мгновение не вспоминать.

— Очень хочу, — ответила Берни и отодвинула автомат.

Эпилог

Мы могли бы в полном взаимопонимании сотрудничать с землекопами, но это же люди. Они признают только собственное превосходство и стремятся захватить все в свои руки. И потому нам остается лишь война и смерть. При всей их так называемой разумности люди слепы и не видят нависшей над их головами угрозы. У нас никогда не было возможности заручиться их помощью, так что теперь мы сражаемся в одиночестве. И будем продолжать, даже если придется шагать по их трупам.

(Мирра, королева Саранчи)

ГОСПИТАЛЬ РАЙТМАНА, НЕСКОЛЬКИМИ ДНЯМИ ПОЗЖЕ

Массовых прорывов червей так и не последовало. Если Саранча и выходила на поверхность, это были единичные случаи.

Дом не хотел признаваться, что скучает, когда ему не приходится бороться за выживание. Он не знал, чем заняться в минуты покоя, и в этом он был не одинок.

— Черт, надо бы изобрести какое-то хобби, — однажды сказал Коул. — Только вот где его взять?

— Дразнить Бэрда, — подсказал Дом. — И наблюдатели тоже будут довольны.

Даже сильно сократившаяся флотилия "Королевских воронов" воспользовалась некоторым затишьем в войне и половину машин предоставила в распоряжение команды технического обслуживания. Дом чувствовал, что грядут большие перемены, но не обнаруживал в душе радости по этому поводу. Возможно, он не видел смысла менять образ жизни, пока не нашел Марию.

Но вскоре появились признаки новой беды — с окружающей средой, а не с червями. На утреннем разводе патрулей впервые прозвучало сообщение от сотрудника геологоразведки. В нем говорилось, что в поселениях бродяг появилось множество беженцев, которые спасались от наводнения в Толлене, находившемся в двух часах лета от Хасинто.

— Разве это наши проблемы? — спросил Хоффман. — У нас что, нет других дел, как поддерживать общественный порядок вне зоны безопасности?

— Сам по себе этот факт еще не является проблемой, — ответил геолог. — Но нам не известна ни причина катастрофы, ни ее возможные последствия. Они могут быть незначительными, но могут быть и ужасными. Хорошо, что у нас есть данные спутниковой съемки. — Он вытащил из кармана сложенный листок бумаги. — Мы только сегодня получили этот снимок из центра чрезвычайных ситуаций. Весь район ушел под воду. Помогите нам, недотепы. Хоть это и не точные данные, зато все отлично видно.

Дом уже десять лет прочесывал поселения бродяг вокруг Хасинто. Он был не против навестить и более отдаленные районы, потому что среди бродяг могла быть Мария — или, в крайнем случае, хоть какая-то информация о ней.

— А разве там еще кто-то остался? — спросил Бэрд. — Я думал, город эвакуирован еще два года назад.

— Бродяги, — ответил Коул. — Повсюду есть бродяги.

Бэрд фыркнул:

— Ну вот, я же говорю, что там никого не осталось…

После Дня-П Дом пару раз бывал в Толлене: унылое место, мрачные общественные здания и бесконечные автострады на высоких опорах. Таким он видел этот город до того, как им завладела Саранча. Сейчас он был потерян для Коалиции.

— Хотите, чтобы мы слетали туда посмотреть, полковник? — спросил Маркус. Неизвестно, что произошло между ним и Хоффманом, но, похоже, они опять достигли некоторого взаимопонимания. Дом надеялся, что это надолго. — Так, на всякий случай?

— Только помните, что мы не можем эвакуировать гражданское население, — предупредил Хоффман. — Вертолеты к этому не приспособлены. Если вы и полетите туда, то лишь при одном условии: ни при каких обстоятельствах не привозить с собой пассажиров.

Дом решил попозже отвести Маркуса в сторонку и объяснить его приказ. Распоряжение Хоффмана относилось скорее к воспоминаниям о мысе Асфо, а не к возможным намерениям Маркуса превратить разведывательный полет в гуманитарную миссию. Он до сих пор в некоторой степени чувствовал свою ответственность по отношению к тем, кто остался вне интересов Коалиции.

Но Дом давно научился видеть сквозь маску строгости Хоффмана, который всегда был недоволен всем и всеми. Под этой личиной скрывался страх провала, страх, что впоследствии о нем будут говорить как о неудачнике, который после окончания Академии не заслужил ни одного повышения. Хоффман боялся, что, как и всякий нормальный человек, может уступить своим чувствам и это будет замечено более достойными людьми и использовано против него. Похоже, он взвалил на свои плечи весь груз ответственности за выживание человечества и собирался нести его в одиночку. А больше всего он боялся, что его подчиненные будут ранены или убиты по его вине.