Книга Тень Земли - Михаил Ахманов

Картина разгрома не удивила Саймона. Трудно поверить, чтобы предавший не предал до конца, а это значило, что обе его опорные базы, в Хаосе и в «Красном коне», подвергнутся нападению. Но Бучо, капитан-кайман, пошел не сюда, а в Хаос, не за похищенными деньгами, за девушкой… Выходит, Мария для дона Грегорио была дороже песюков, и это вполне укладывалось в общую схему. Схема же оказалась простой и древней, как мир: чтобы приневолить сильного, бей тех, кто ему дорог. Неуязвимость – в одиночестве, но одиночество лишь синоним опустошенности и рав(одушия, противных человеческой природе; равнодушный не может стать защитником – и, следовательно, самый могучий и самый искусный защитник уязвим. Не в первый раз Саймон обдумывал этот парадоксальный вывод, то упрекая себя в ошибке, то уговаривая смириться с естественным ходом событий, разрушивших его неуязвимость. Однако можно ли считать ошибкой, что он приблизил к себе Марию и Майкла, Проказу и Филина, что эти люди стали ему дороги, вошли в его сердце?.. Разум подсказывал, что он виноват, что он принес им несчастье и гибель, но чувство говорило, что существуют вещи похуже смерти. То же одиночество, например, или ужас вечной несвободы, пытки и страх перед небытием.

Вернувшись на улицу, Саймон уселся в лиловый автомобиль, оглядел глухие равнодушные фасады домов, беленые стены и запертые двери. Пошарил за пазухой и вытащил тетрадь Майкла-Мигеля. На этот раз она открылась на строках:

Ничто во мне не дышит, не поет,

Не плачет, не стучит – окаменело.

Покажется – обычное, мол, дело,

Коль жизнь внезапно покидает тело…

Он захлопнул тетрадь и запрокинул голову: звезды меркли, небо начало сереть, а луна, склонившись к горизонту, походила на ущербный, полупрозрачный и туманный круг. Слишком поздно для рандеву с Джинном. Да и подходит ли для этого ночь печалей и смертей?

В гавань, решил Саймон, в гавань. К пятому причалу. Туда, куда отступил Пако – на заранее подготовленные позиции.

В гавани постреливали – Сергун, при поддержке Хрипатого и Моньки Разина, вышибал с кораблей смоленских, а из пакгаузов и складов – дерибасовских. Эта операция началась без ведома Саймона и могла завершиться полным уничтожением «торпед», ибо за правящим триумвиратом еще сохранялось преимущество в силе, организации и технике. Но боевые действия шли вяло. Карабинеры «штыков» и большая часть синемундирных в них не участвовали вообще – охраняли городской центр, дороги и побережье в районе проспекта Первой Высадки. Ходил упорный слух, что Хорхе намерен покинуть Озера и ворваться в Рио со своими крокодильерами – с одной стороны, чтоб поддержать порядок, с другой – чтоб посчитаться с Железным Кулаком, с «торпедами», с пришельцами с небес и всеми остальными обидчиками. В предчувствии бурных событий народ по-прежнему утекал из Рио на Плоскогорье, дон Алекс Петров-Галицкий выставил усиленные караулы на стенах Форта, а дон Эйсебио Пименталь отбыл в Разлом на бронированном дредноуте. Что же касается дона Антонио Монтальвана, то он, несмотря на серьезность ситуации, кутил и объезжал кабаки, в каждом производя инспекцию – как за столами, так и в постелях.

Эти и другие новости Пако Гробовщик вывалил на Саймона, прихлебывая пиво, почесывая лысину и ковыряясь в тарелке ножом. Он устроился на мешках с песюками, а вокруг, под деревянной кровлей просторного склада, ели и пили его молодцы, поминали геройски погибших Пехоту и Шило, Скобу и коротышку-бармена, хвастались, кто и сколько прикончил синезадых и скольких уложит в следующий раз, когда дон Кулак поведет их громить живодерни. Временами то один, то другой из пирующих падал на бетонный пол или лицом в тарелку, и речи его сменялись сочным храпом; таких под улюлюканье и гогот оттаскивали к стене. Веселье длилось не первый час; воинственно лязгали затворы и сверкали клинки, пот струился с красных разбойничьих рож, пиво лилось рекой, но пили не все – десяток головорезов сгрудились У броневика, стоявшего в распахнутых воротах. За ним виднелся пирс, уходивший в море на сотню шагов, массивные тумбы причалов, два паровых катера, запорошенных угольной пылью, шхуна с голыми мачтами, другие, пирсы, баркасы и парусники, а вдали, у горизонта, – ослепительно яркий солнечный край.

Саймон подумал, что завтра пейзаж здесь будет другим. Если в ближайшую ночь он доберется до передатчика – разумеется, с помощью Джинна, – то завтра у этих пирсов будут покачиваться серые туши десантных «акул», в небе будут кружить «ведьмы» и «бумеранги», а над ними, где-нибудь у границ стратосферы, зависнет звено «байкалов» или «синих призраков». Железная длань закона накроет ФРБ, и это будет означать конец. Конец Переделам и сварам, властолюбивым ублюдкам, Разлому, Озерам и Кратерам… Пако поерзал на тугих мешках.

– Совсем осатанели синезадые. Это ж какой беспредел – «Коня» разгромить! И с чего бы? Ну, в гавани драчка случилась, Сергун сцепился с вертухаями, а у нас все тихо было… Тишина, как в раю, когда господь садится на горшок! Никто и мысли не имел, что старый Пако, подручный монтальваш-кин, серьезным делом занят. Ну, там в Озерах пошуровать или в подвалах Богадельни. Однако выследили! Может, тому вертухаю, которого ты обкорнал, чего удалось разглядеть? Э? – Пако поскреб лысину, покачал головой. – Но это вряд ли: притащили в мешке и утащили в мешке. Кто ж тогда навел?

– Кобелино, – сказал Саймон. Придвинув к себе тарелку, он вытащил нож и начал есть, отхватывая мясо крупными кусками.

Гробовщик скривил тонкие губы.

– Кобель? Вот скользкое дерьмо. Должно быть, песюками соблазнился или бабой. Падок на баб, стервец! Да и на деньги. Должно быть, долю отторговал у синезадых из похищенного. Только он не из моих парней, Кулак. Он вроде бы твой…

– Был мой, да весь вышел.

– Ну и ладно! Убытков он нам, пожалуй, не принес. – Пако погладил мешок, и тот откликнулся довольным звоном.

Смотря какие убытки, мелькнула мысль у Саймона. Про убежище в Хаосе Пако не знал, как и про убытки, понесенные там, о коих Саймон не собирался ему рассказывать. Зачем? Пако был не из тех людей, с которыми можно поделиться горем или оплакать погибших.

– Холера и Пономарь тут, – заметил Гробовщик, прожевав ломоть говядины. – Новые приходили. Клещ с Фокусником, просились под тебя. Еще Номер Десять заявился. Говорит – только свистни, всех штычков на Северной дороге в расход пущу и встану там насмерть со своими парнями. Они, дон, крокодавов боятся, а «штыкам» и вертухаям не доверяют.

Сколько раз бывало: пойдет грызня промеж больших банде-росов, а шкуру лупят с вольных.

– С невинных, – уточнил Саймон, думая о беженцах, тянувшихся с рассветом к плоскогорью Серра-Жерал по Западной дороге. Потом мертвое лицо Майкла-Мигеля всплыло перед ним, он увидел обгоревший Пашкин труп, тело Филина, заваленное камнями, и повторил: – С невинных!

– Ты о «шестерках», э? – Гробовщик, глотнув пива, по-двинул кувшин Саймону. – Так разве они невинные? Они -"шестерки", а это великий грех! Потому их и бьют. А мы теперь – бандеросы. Железные Кулаки, мы сами умеем бить.

Сначала – других бандеросов, потом – тех же «шестерок». – Пако погладил лысый череп и резюмировал: – Так что, дон, давай-ка пошлем за Бабуином, а как он подвалит из лесов, займемся живодернями. Еще бы с Фортом совладать. Возьмем его, и город – наш!