Книга Шапка Мономаха - Наталья Иртенина

– А теперь скажи, – продолжал храбр, – какой упырь старика покусал? Я ради дела оберега своего не пожалел, отдал волховнику. А он теперь и видеть меня не желает, будто я ему глаза мозолю. Чем я ему в душу наплевал?

– Ты отдал свой камень волхву? – переспросил монах. – Для чего?

– Чтоб князья миром поладили, – пробурчал Добрыня. – Ты не тревожься, он не сможет творить волшбу с этим камнем. Я поутру снес его в церковь и окунул в крещеную воду.

– Простодушен ты, Добрыня, – вздохнул книжник. – Волшбу творят не камнем и не иным чем, а одной лишь бесовской силой. Впрочем, святая вода не повредит.

– Угу, – отозвался Медведь.

– А на боярина ты не держи обиду…

– Эй, отче Нестор, – перекрикнул князь хриплого песельника, дравшего струны гуслей. – Понеже ты теперь не холоп, окажу тебе честь – садись со мной рядом.

– Чересчур велика для меня честь, князь, – встав, поклонился монах. – Отпусти душу на покаяние.

– Не пущу, отче. Дорог ты мне! Эй, мужи братия, помогите черноризцу, коли сам не в силах дойти.

Двое дружинников подхватили монаха под руки, перемахнули через скамью и, живо приведя к князю, тем же образом усадили одесную. Расторопный холоп поставил перед ним чашу, наполнил вином.

Песельника сменили скоморохи с трещотками и бубнами, заскакали меж столов по-козлиному, задрыгали ногами.

– А что, Нестор, – наклонился к монаху князь, – не слыхал ли ты о сокровищах, укрытых в пещерах под Феодосьевым монастырем?

– Слыхал, князь, и не я один, – косясь на нечистые пляски, ответил книжник. – Об этих сокровищах всякому ведомо, кто читал житие блаженного отца нашего Антония.

Олег Святославич подпер голову кулаком, задумался.

– А при чем тут Антоний? Кто посмел разгласить тайну в житийном писании?! – Князь хотел плеснуть гневом, но размягчивший его хмель не дал разгореться ярости.

– Нет в том никакой тайны, князь. Учитель наш Антоний, устроивший в горе обитель, сперва вселился в готовую пещерку, ископанную в древности варягами. Некогда варяги, ходившие к грекам для торговли, хоронили там свои богатства. Но однажды так случилось, что они не вернулись из греков, а сокровища остались. И доныне лежат там зарытые, однако никто не знает, в каком точно месте.

– Не монастырь, а казнохранилище, – пробормотал Олег, запив услышанное добрым глотком меда. – Что ж князь Святополк? Читал это житие? Знает о варяжской пещере?

– Это мне неведомо, князь.

– А если узнает и велит раскопать пещеры?

– Доныне Бог не попустил святотатства, – уклончиво ответил Нестор. Но слишком хорошо он представлял себе нрав Святополка Изяславича, чтобы не усомниться в действиях киевского князя.

– А о пропавшей казне моего отца, князя Святослава Ярославича, ты ничего не слыхал? Может, в монастыре кто поминал о ней?

Раздумья Нестора прервал вопль:

– Пожар, князь!

…Горело владычное подворье. Прозевавшие огонь холопы бегали по двору с ведрами и корчагами, мешались под ногами у Добрыни. Он рычал на них, распихивал тумаками и требовал топор.

Огонь он заметил издалека. На пиру сидеть стало совсем тоскливо, и Добрыня исчез с княжьего веселья, как перед тем Янь Вышатич. Когда спешился на дворе, хоромы полыхали уже сильно. Пламя вылезало из нижних лопнувших слюдяных оконцев, лизало верхний ярус. Холопы жили в отдельно поставленной челядне. В доме мог быть лишь один человек.

Красное крыльцо терема густо объяло пламя. Не пройти было и через черный вход – рванув дверь, Добрыня едва не умылся дохнувшим в лицо огнем. Кто-то из челяди дал ему наконец топор. Медведь остановил другого холопа с двумя ведрами, опрокинул на себя воду, колкую от льда.

Коротким закрытым гульбищем терем соединялся с маленькой домовой церковью. Добрыня срубил дверь храма, перед алтарем нашел другую дверь и выломился на гульбище. С топором кинулся на запертый вход терема, вынес дверь и, прикрываясь рукавом, вошел в дымные сени.

Лестница только занималась огнем. Он поднялся наверх, плечом стал вышибать двери. Янь Вышатич стоял на коленях в изложне, наполненной дымом. Когда Добрыня вошел в клеть, треснуло от жара окно, пламя ворвалось внутрь. Боярин, хрипя, схватил икону и попытался оттолкнуть Медведя. Но сил уже не осталось. Старик, лишившись чувств, начал заваливаться. Добрыня поднял его на руки.

– Погоди, отец, это еще не смерть. Ты и теперь ее обманешь.

Он вынес боярина тем же путем во двор, положил на меховую полсть, расстеленную холопом.

– Жив? – спрыгнул с коня Иван Чудинович, посланный князем.

Двор наводнили дружинные отроки, вооруженные баграми для раскатки бревен. Засучив рукава и разгоняя бранью холопов, весело принялись за дело.

– Задохнулся малость, – ответил Добрыня. На лбу и бороде у него нависла седая бахрома от замерзшей влаги. – Ты вот что, боярин. Отправь отроков искать волховника.

– Что его искать. Он к князю прилип – не отлепишь.

– Говорю тебе – нет его с князем, – негромко рыкнул Медведь. – Знает, что искать его будут.

– Да на кой? – раздраженно бросил княж муж.

– Он поджег. Больше некому. Сперва в подклети запалил, потом подпер оба входа бревнами и добавил огня снаружи.

– Откуда так точно знаешь?

– Видел. Огонь из подклета шел.

– Я велю разыскать волхва, – кивнул Иван Чудинович.

Янь Вышатич, очнувшись, закашлял. Прибежавший за дружиной Нестор упал возле него в снег, бережно поднял голову боярина.

– Не оставляй нас, отец, – попросил он.

Старик перевел взгляд на Добрыню, хотел что-то сказать. Но только хрипнул горлом, а на глазах блеснули слезы.

25

Ясные краски образа золотились в теплом свете лампады. Икона – окно в горний мир, из которого в темную клеть души смотрят глаза Спаса. Судье, не имеющему греха, человеческая душа дороже всего, что есть на земле. Он хочет, чтобы и человек ценил свою душу так же…

В длинной исподней сорочице и враспояску князь стоял босиком перед образом.

– Премудрости наставник и смысла податель, неразумным учитель и нищим заступник! Утверди в разуме сердце мое. Владыка! Дай мне дар слова, устам моим не запрещай взывать к Тебе: милостивый, помилуй падшего!.. Пощади меня, Спасе, когда воссядешь судить дела мои, не осуждай меня на огонь вечный, не обличай яростью твоей…

Он упал на колени, затем грудью на пол.

– Преклонись душа моя и помысли о делах, содеянных тобой, и очистись слезами…

Встав, князь открыл дверь клети, кликнул гридина:

– Позови владыку.