Книга Охваченные членством - Борис Алмазов

Однажды мне удалось его «приподнять» над постоянно подтрунивающими коллегами. Я заехал по дороге домой за сыном, который работал на радиостудии. Стояла дикая жара. Все студийцы выползли из подвала, где размещалось «Эльдорадио», на Конногвардейский бульвар, постоять в теньке и проветрить пропотевшие в духоте футболки и шорты. Девчонки были готовы от жары выпрыгнуть из бюстгальтеров и плавок. И только Годфрей Саквеява был, как обычно, в черном костюме, лаковых туфлях и черном галстуке на безупречно белой крахмальной рубашке.

— Как приятно, — сказал я, вываливаясь из потной машины на мягкий асфальт тротуара, где вязли женские каблучки, — как приятно среди этой стаи полуодетых дикарей видеть цивилизованного, поистине белого человека!

Годфрей молча и торжественно пожал мою руку. В глазах у него плясали веселые африканские черти!

Погодите! Этот парень многого добьется! И неизвестно, кто кому тогда предоставит «болшие скидики ».

Негры нам, русским, комплементарны. Во-первых. потому, что их на просторах нашей родины пока еще немного, во-вторых, своей безалаберностью, любовью к выпивке и многим другим, в том числе и хорошим, они на нас очень похожи. Не случайно же «солнце русской поэзии» и «наше все» — негр! Ну, и, кроме того, мы же воспитаны на «Хижине дяди Тома», про которую в США трудящиеся, уверен, и не слыхали (им некогда, они бабки куют!). Это мы слезы утирали на фильме «Цирк»: «Спи, мой малшик... Зладко, зладко...». Мы и негры... И вообще, как посмотреть! Во многом мы, русские, тоже негры, только белые...

ФАЗЕНДА И ШЕСТЬ СОТОК

«Социализм — это учет» (В. Ленин). Учитывалось все. А вослед затем запрещалось. И запрещалось тоже все. Но человек так устроен, что многие запреты преодолевает. Причем способы бывают самые разнообразные. Дачные эпопеи достойны широкого полотна. Во-первых, потому что «дача», как явление действительности, была символом достатка. Дача и машина. Дача, изваянная из морского контейнера, а машина «Москвич-408», по сравнению с которым «Волга» казалась космическим кораблем. Хотя именно про нее когда-то сказал Форд-младший, что это уже не телега, но еще не автомобиль.

В милитаризованной стране, коим являлось наше отечество, в пятидесятые годы, в самый разгар холодной войны, явилась идея, не утратившая своей актуальности и сегодня. А куда девать население в случае ядерной или иной катастрофы, когда огромное число горожан нужно будет из мегаполисов вывозить? Ответом на это явилось создание садоводств, с раздачей участков, размером в шесть соток в наиболее неплодородных и не пригодных для сельского хозяйства районах Ленинградской области, где и сегодня-то огромные пространства, бывшие когда-то деревенскими полями, пустуют. Таким образом, вопросы: «почему же земля под садоводства нарезается там, где редко ступала нога человека и испокон веку ничего не росло, и почему так далеко от города, и почему туда транспорт не ходит?» — характеризуют вопрошающего как политически незрелого человека, нелепые вопросы коего привели сначала к шепотку на кухнях, затем к диссидентству, а впоследствии к полному крушению СССР и всей системы стран социализма.

Большинство же наших людей задавалось в годы созидания садоводств другим вопросом: где бы чего-нибудь спереть, чтобы из этого построить нечто среднее между скворечником и сельским туалетом на воздухе, позже именуемое в народе фазендой.

И вот миллионы наших соотечественников, в основном на горбу, потащили в районы, первоначально пригодные только для укрытия от ядерной войны, кирпичи, фанеру, доски, саженцы и еще миллиарды метров и кубов всего, из чего вскоре создали целый мир «нахаловок» и «вороваек», зеленым кольцом и райскими садами окруживших города.

Труд, потраченный в садоводствах и на дачных участках, объемом сравним с трудом создателей пирамид и Великой китайской стены. И ежели бы у власть предержащих ставилась задача помочь населению его же собственным трудом в производстве сельхозпродукции и для подобного деяния были бы созданы минимальные условия, то вся страна наша с неистовой неотвратимостью превратилась бы в цветущий сад! Но такой задачи не ставилось. Она решалась параллель но и даже вопреки первоначальному заданию. Поэтому вместо земли под сады нарезались болота, а вместо общественных бань в городах строились «помывочные пункты».

Все это тем более печалило, поскольку рядом с рабским трудом и ящиками фазенд, где между домом, сараем, баней, парником и сортиром отдыхал, стоя на одной ноге, садовод, догнивали сотни брошенных деревень с огромными подворьями и умирающими бесхозными садами. Но покупать дома и приводить их в поря док разрешалось только прямым наследникам и при наличии сельской прописки! Чтобы сразу становилось ясно: либо ты сельский труженик, либо горожанин.

Кто же не являлся прямым наследником или сельским тружеником, например я, придумывал замечательные способы, пускался на всевозможные хитрости, подкрепляемые ящиками с водкой, и становился обладателем неких сельских домов или их части в поселках, что еще несли в себе деревенские черты, хотя все и » население уже работало в городе.

Способ, которым я пополнил ряды пейзан и вступил таким образом в сельское членство, прост, как оглобля.

Собственно, я купил часть развалюхи и сад около нее у хозяина, а оформили это «бессрочной арендой», справедливо рассудив, что ежели он меня «кинет», то я его сожгу. Такая адекватность взаимоотношений позволяла нам долгие годы дружить.

Итак, каждое лето я вливался в ряды дачников, но отличался от них тем, что моя фазенда или шале располагалась в нормальном поселке, в котором, правда, не осталось крестьян. Добрые поселяне составляли особое членство городских рабочих и служащих, проживающих в деревне.

На пятнадцать лет я запрягся в бесконечный труд садовника и огородника. Здесь у меня родились и выросли дети, для них, собственно, эта пастораль и устраивалась. И вот десять лет я не появляюсь на даче. И, признаюсь, много лучше себя чувствую вдали от сельскохозяйственного пролетариата, проблем «левого навоза» и борьбы, с долгоносиком — пожирателем клубники. Но деревенско-дачное членство достойно воспоминаний.

Корзинка

Смотри, гуси летят!

Это не гуси! Где?

(К вопросу о характере моей жены)

Президенту Российской Федерации Владимиру Владимировичу Путину меня никто не представлял.

С Владимиром Владимировичем, когда он работал в Смольном, я, по старой памяти, встречался.

А вот с Володей Путиным состоял в очень хороших отношениях — вместе занимались дзюдо.

Вскоре после женитьбы я купил дачу. Вообще-то это так красиво называлось, а на самом деле две комнатенки в старом деревянном доме, правда, в большом саду и с прилежащим к сему огородом.

Этот вскопанный мною огород стараниями жены превратился в некое подобие овощного магазина. То есть в нем росло, как загадывал много позже загадку наш сын, на букву «Ф» — нет, не только фрукты, а вообще «фее»!

Когда я увидел, с какой яростной страстью жена впилась в землю, позабыв про всякие свои аспирантские и прочие сильно научные заботы, я понял, что в выборе спутницы жизни не ошибся.