Книга Война на истощение - Владимир Дудченко

— Есть, товарищ генеральный секретарь!

— Андрей Антонович, может, хватит этого чинопочитания? А? Делаете из меня живого бога!

— Не понял, Леонид Ильич!

— Да все ты понял, маршал! Кстати, давно не охотились вместе. Давай-ка смазывай ружье, а то сидим по кабинетам… Я сам тебе позвоню, Андрей Антонович! И что бы без этого протокольного: товарищ генеральный секретарь… Махнем в Завидово, кабана завалим, водочки выпьем на природе. Договорились?…

Брежнев окинул взглядом министра обороны, оценил его стройную фигуру и безупречную военную выправку, вспомнил, что маршал на три года моложе его, вздохнул и потянулся за сигаретой.

— Андрей Антонович, не забудь про Завидово! — сказал он вслед уходящему министру.

Тот остановился у двери и по-уставному повернулся кругом.

— Есть, товарищ генеральный секретарь!

— Да ладно! — махнул рукой Брежнев. — Вас, военных, не исправить: есть, так точно, никак нет…! Иди уж! А воевали-то в 18-й армии…

* * *

Ничего этого, кроме подлетного времени израильских самолетов к каналу, Полещук, разумеется, не мог знать. Не догадывались о столь серьезном развитии ситуации, чреватом конфликтом между двумя ядерными державами, и офицеры 6-й радиотехнической роты в Фаиде на берегу Большого Горького озера, 5-километровая сине-зеленая гладь которого отделяла их от вражеских позиций на Синае. Все они, зарывшись в каменистую землю, опасались лишь применения Хель Авиром противорадиолокационных ракет «Шрайк» и русских ракетных засад вблизи позиции роты.

После последнего налета с ослеплением радаров помехами израильтяне оставили роту в покое. Советник комбата подполковник Грушевский, выслушал короткий доклад Полещука, задал пару вопросов и разрешил ему выехать в Каир. «Проведай там Агеева, — сказал он, — хватит ему болеть, и вместе дуйте обратно! Обстановка, сам видишь, какая…»

«Странная все-таки эта война, — в который раз подумал Полещук. — Здесь бомбят и стреляют, высаживают десанты, гибнут люди, а в сотне километров отсюда — тишь-гладь и божья благодать… Ночные клубы, казино, шикарные магазины, американские и французские фильмы в кинотеатрах, люди на улицах… Вроде, и нет никакой войны поблизости…Да, батя в Великую Отечественную и думать не мог об отдыхе от войны…»

* * *

…Полещук расслабленно лежал рядом с Тэтой, зарывшись лицом в ее чудно пахнувшие волосы, его рука ласкала грудь девушки, потом чуть влажный живот и ниже… Левая рука, на которой покоилась голова Тэты, занемела, но не хотел ничего делать, чтобы не нарушить все то, о чем он мечтал долгие недели во сне и наяву. Тэта, почувствовал его прикосновения, подняла голову и сонным голосом спросила:

— Алекс, ты меня любишь? — И, не дожидаясь ответа, нашла его губы и нежно поцеловала.

— Да, родная, очень люблю, — ответил Полещук, проводя рукой по бархатистой коже гречанки, ее груди, животу, бедрам. И она почувствовала его желание…

— Ты такой ненасытный, Алекс, — сказала Тэта, целуя Полещука в плечо. — Ну, не надо! Давай поспим немножко!

Она взяла его руку и стала целовать. Полещук еще больше возбудился.

— Тэта, я тебя хочу!

— И я, — ответила девушка. — А еще я очень хочу спать! Мне же завтра лететь в Афины!..

— А мне — на канал…

— Бедненький мой Алекс, — прошептала Тэта. — Мой любимый русский Schuka!..

И вновь сплелись вместе два тела, и не было ни Афин, ни канала, пропали время и пространство, исчезло все — они неистово любили друг друга. Русский лейтенант-переводчик и греческая девушка из авиакомпании «Олимпик»…

…Под утро Полещук проснулся. Тихо шелестел кондиционер, в номере было прохладно, не верилось, что за окном, закрытым жалюзи, уже наступает июньская жара. Он встал с кровати, натянул трусы, посмотрел на Тэту, и защемило сердце. Девушка безмятежно раскинулась на кровати, едва прикрытая легким одеяльцем, из-под которого выглядывали изящная смуглая нога и часть округлой соблазнительной ягодицы. Черные волосы разметались на подушке, обрамляя лицо Тэты, как дорогая рамка картины подчеркивает талантливое творение ее создателя. «Боже мой, — подумал он, — какая же она красивая! И как я ее безумно люблю! Что теперь делать?»

Он подошел к столику, на котором осталось кое-что из их вчерашнего гостиничного пиршества, и почувствовал дикий голод. Плеснул в бокал красного вина, выпил залпом, и, глядя на спящую Тэту, стал есть сыр, покрытый маленькими капельками влаги, подсохшие маслины, конфеты… Все подряд.

«Да, товарищ лейтенант, — опять настойчиво крутилось в голове Полещука, — приплыли, как говорится. За связь с иностранкой — прямая дорога в Туркмению, если не хуже… А что может быть хуже? Позорное изгнание из армии? Ну и пусть! Родине-то я не изменил! То есть, моя совесть чиста… Ну полюбил девушку, что же это — преступление?…»

Полещук посмотрел на спящую Тэту. Она, как будто почувствовав его взгляд, открыла глаза и потянулась.

— Алекс, darling, который час? Я не опоздала?

— Нет, my honey, еще рано. Я просто проголодался…

— Еще бы, — улыбнулась Тэта. — Такая ночь!.. Так который все-таки час? — Она бросила взгляд на будильник. — Полшестого?! Как тебе не стыдно так рано девушку будить! — Тэта опустила ноги на пол и потянулась за халатиком. — Отвернись, Алекс!

— А я и не смотрю, — сказал Полещук и отвернулся.

Тэта накинула халатик и прошмыгнула в ванную, на секунду остановившись возле него и чмокнув в щеку.

— Колючий! — услышал Полещук и не сразу понял английское слово. Потом провел по щеке рукой, и до него дошло — небритый.

«Удивительный народ эти женщины, — подумал он, разглядывая этикетку на бутылке греческого вина, — только что вместе спали, а сейчас она меня стесняется!» Полещук закурил, посмотрел на облачко дыма, развеваемое прохладным дыханием кондиционера, и вспомнил их первую ночь и ее, Тэту, обнаженную, целомудренно прикрывавшую ладошкой низ живота, когда она его провожала. Он недоуменно покачал головой и налил в бокал вина.

— Алекс, — обняла его Тэта со спины. — Darling, не надо больше пить! — Она отобрала бокал, поставила его на столик и поцеловала Полещука. — Я и так знаю, что ты известный русский пьяница, мой Schuka… Давай, поспим, любимый! Вместе. У нас есть еще полтора часа.

Полещук повернулся к Тэте и посмотрел в ее глаза. Они обнялись, и полтора часа пролетели для них одним мгновением, поспать им больше не удалось…

…В такси по дороге в Насер-сити Полещук прокручивал в памяти вечер и ночь с Тэтой, и поймал себя на мысли, что гречанка в этот раз даже не намекнула о том, чтобы нелегально переправить его в Афины. О чем только не говорили: о России, Греции, родителях, родственниках; вспоминали школьные годы, спорили, танцевали… Полещук поинтересовался, где Афина, так похожая на Мерилин Монро, и вместо ответа увидел грозящий пальчик Тэты — не надо! И ни слова о том, что их волновало больше всего… Умная девушка, моя Тэта, подумал Полещук, поняла, наконец, бесперспективность своей затеи. А утром, когда прощались, опять чуть не расплакалась. Как тогда. Но вопрос их будущего так и висел незримо в воздухе, и никто не знал на него ответа…