Книга Дольмен - Николь Жамэ

– Сколько времени его спальня оставалась без хозяина? – грубовато спросил Люка.

– В полдень отец спустился к обеду, – вступил в разговор Пьер-Мари. – У бедняги совсем не было аппетита. Я бы сказал, он отсутствовал каких-нибудь полчаса.

– У того, кто положил здесь снимок, возможно, в замке есть сообщник, – вмешалась Мари, посмотрев сначала на Армель, потом на ее супруга. – Кто-нибудь из вас отлучался из гостиной во время обеда?

– Если вы намекаете, что мы… – забормотал Керсен-младший.

– Отвечайте! – взревел Люка.

– Никто. Вряд ли, подозревая домочадцев, вам удастся найти преступника… того, кто это сделал! – возмутилась Армель.

– А вы как думаете, кто мог это сделать? – уже спокойнее спросил Ферсен.

Вместо ответа Армель дрожащим голосом проговорила:

– Я требую, чтобы ко всем членам нашей семьи была приставлена охрана!

– Наймите телохранителей!

– До тех пор пока у Пьера-Мари или его отца не будет достаточно оснований полагать, что их жизни угрожает опасность, – смягчила Мари реплику коллеги, – мы не можем отвлекать наших людей от более серьезной работы.

Пи Эм положил руку жене на плечо.

– Действительно, нечего напрасно тратить деньги налогоплательщиков. Моя супруга излишне эмоциональна. Речь идет всего лишь о фотографии.

– Фотомонтаже, – уточнил Люка. – Кстати, довольно неумелом. Преступник стремился не столько достичь художественного совершенства, сколько напугать вашего отца.

Ферсен подошел к старику и поднес снимок к его глазам.

– Сын адресует вам послание, господин де Керсен.

– Я? Но это же бог знает что! – огрызнулся Пи Эм.

– Вы не единственный его сын, насколько мне известно! – холодно заявил Люка, прежде чем вернуться к Артюсу. – Риан… или, вернее, Эрван хочет дать вам понять, что, где бы вы ни были, куда бы ни пошли, он всегда будет рядом.

Веки старика задрожали, словно у него был нервный тик.

– Оставьте же его в покое! – выразил протест Пьер-Мари. – Не видите, как он слаб? Вместо того чтобы цепляться к нему, сосредоточьтесь на Риане. Найдите! Арестуйте!

– Так и случится, не сомневайтесь. Но и вы, и я, мы понимаем, что он не действует в одиночку.

– Не слушайте его, отец, это пустые измышления.

– Обвините меня в оскорблении достоинства, – неожиданно предложил Ферсен. – Мечтаю увидеть вас в суде. – Он наклонился к Артюсу: – Вам достаточно произнести хотя бы слово, чтобы я приставил к вашей двери полицейского на двадцать четыре часа в сутки.

Старик упрямо молчал. Люка пожал плечами:

– Как угодно. – И вышел из комнаты.

Мари смерила взглядом Армель и ее мужа.

– Будем надеяться, что Риана найдут раньше, чем он найдет вас.

Люка уже сидел в автомобиле и заканчивал говорить по телефону, когда к нему присоединилась Мари.

– Если бы Риан проник в замок снаружи, жандармы его бы увидели, – заговорила Мари. – Но ведь он мог действовать иначе. К старинным замкам часто ведут подземные ходы. Этим могло объясняться и то, что однажды Пи Эм бесследно исчез из замка и его никто не заметил. Хорошо бы раздобыть план замка.

Она замолчала. Ферсен смотрел на нее с усмешкой.

– Я уже сделал запрос в мэрию. Они стали искать, но план замка исчез.

Издалека Жанна увидела, что Кристиан лежит в гамаке, натянутом между двумя мачтами. Подойдя ближе, она уже не сомневалась, что он страдает, молча, в одиночестве. Глаза полузакрыты, у рта горькая складка. Молнией пронесся в ее мозгу образ заплаканного Кристиана-ребенка, когда тот явился к ним, избитый отцом. Мальчику исполнилось всего семь лет, когда скончалась его мать, дав жизнь его сестре Анне, и пятнадцать, когда старик Бреа ночью утонул в порту после очередной пьянки. Таково по крайней мере было заключение жандармов, и никто не пытался дознаться, так это или не так. Старый выпивоха умер, только и всего.

Ей вспомнилось, с какой страстью с самого раннего детства Кристиан увлекался плаванием под парусом. Он утверждал, что парусник – это его образ жизни. Она бы уточнила – и способ выживания.

Жанна ступила на палубу, и он ее заметил. От визита матери Мари Кристиану стало не по себе. Внезапно он осознал, что так и не зашел к ней и Милику, хотя бы только для того, чтобы выразить соболезнование. Но Жанна пришла не затем, чтобы предаваться сожалениям вместе с ним.

– Как ни горько мне это говорить, сынок, после всего, что ты пережил, но тебе нужно уехать с острова, – начала она без преамбулы. – И я очень…

– Я способен за себя постоять, если ты об этом!..

– …хочу, чтобы ты увез Мари, – продолжила она, не замечая его неучтивости.

Голубые глаза Кристиана потемнели.

– Мало шансов, что она согласится.

Жанна вздохнула про себя. Боже, до чего странные создания эти мужчины! Готовы покорить океан, а перед женщиной чаще всего пасуют.

– Сегодня твоя сестра собирается устроить вечеринку, чтобы отпраздновать твое возвращение… – Увидев, что он поморщился, она властным жестом подняла руку. – Не важно, хочешь ты этого или нет, не упускай такого случая – сейчас или никогда!

Она достала из хозяйственной сумки футлярчик и протянула Кристиану.

– Пусть Мари придет туда. И еще раз публично сделай предложение. Я знаю свою дочь: она порядочна и не посмеет ответить отказом.

Шкипер взял футляр, стиснув его в руке.

– А ты не ошибаешься, Жанна? Что, если я окончательно ее потеряю?

– Если она останется на острове, ты скорее ее потеряешь!

– Ты ведь не только расследование имеешь в виду?

– Последнее время насчет Мари и этого полицейского из Парижа поползли сплетни. Тебе никто ничего не скажет, чтобы не огорчать попусту. Но я говорю – потому что уверена: свое счастье дочь найдет совсем в другом месте, подальше отсюда!

Взгляд Кристиана посветлел. Сгустившиеся облака прорезал луч надежды. Он коснулся руки, сделавшей ему этот царский подарок, и слегка пожал ее.

– Я сделаю ее счастливой, Жанна, обещаю тебе.

Мать Мари лишь кивнула в ответ и ушла.

Автомобиль Ферсена, обогнув Ти Керн, остановился возле музея. Мысль обойти его залы еще разок принадлежала Мари.

– Там есть толстая книга, посвященная истории семейства Керсен на протяжении нескольких веков, с картинками, эмблемами и планами. Помню, когда я была девчонкой, я частенько ее перелистывала.

Люка едва заметно улыбнулся, представив восьмилетнюю Мари, склонившуюся над фолиантом, наподобие Гермионы из «Гарри Поттера».

Увидев улыбку, она сочла ее проявлением обычной иронии Ферсена и произнесла: